1905 г., 11 (24 н. Родился на хуторе Кружилине станицы Вёшенской, области Войска Донского в семье Александра Михайловича и Анастасии Даниловны Шолоховых. 1912-1918 гг. Учится в начальной школе на хуторе Кар-гинский, в гимназиях Москвы, Богучара, Вёшенской. 1920-1922 гг. Работает учителем, служащим в Каргин-ском станичном ревкоме, входит в состав продотряда. Приезжает в Москву с намерением поступить на рабфак. Работает грузчиком, каменщиком, счетоводом. Публикация первого фельетона «Испытание» за подписью М. Шолох в газете «Юношеская правда». Публикация рассказа «Родинка» в газете «Юношеская правда». Выход в свет сборников «Донские рассказы» и «Лазоревая степь». 1928—1940 гг. Презентация Жизнь и творчество М.А. Кратко, сделав. Жизнь и творчество М.А. Хронологическая таблица Шолохова. Краткая форма. Таблица жизни и творчества. Публикация романа «Тихий Дон». Публикация первой книги романа «Поднятая целина». Участие в работе Первого Всесоюзного съезда советских писателей. Избран действительным членом Академии наук СССР. Награждён орденом Ленина. Присуждение Государственной премии первой степени за роман «Тихий Дон». 1941-1945 гг. Принимает участие в Великой Отечественной войне в качестве военного корреспондента. Публикуются главы из романа «Они сражались за Родину». Выходит в свет рассказ «Судьба человека». Присуждение Нобелевской премии. 1984 г., 21 февраля. Шолохов умер в станице Вёшенской, где и был похоронен. Вступление 2. Основные черты творчества. «Тихий Дон» 5. Григории Мелехов 6. Большевики 8. «Судьба человека» 9. Значение творчества Шолохова 10.Библиография Вступление В 30-е годы вышли в свет известные всему миру романы М. Шолохова «Тихий Дон» и «Поднятая целина» (1-я книга). Шолохов — выдающийся писатель нашей страны, крупнейший мастер художественного слова. Произведения его широко известны и у нас и далеко за пределами Советского Союза. «.Замечательное явление нашей литературы — Михаил Шолохов, — говорил А. — Он пришел в литературу с темой рождения нового общества в муках и трагедиях социальной борьбы. В «Тихом Доне» он развернул эпическое, насыщенное запахами земли, живописное полотно из жизни донского казачества. Но это не ограничивает большую тему романа: «Тихий Дон» по языку, сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное, народное». «Произведение Шолохова является мастерским, — писал А. Луначарский о «Поднятой целине». — Очень большое, сложное, полное противоречий и рвущееся вперед содержание одето здесь в прекрасную словесную образную форму.» Биография М ихаил Александрович Шолохов родился 24 мая 1905 года на Дону, на хуторе Кружилином, в трудовой семье. Учился он сначала в церковноприходской школе, а затем—до 1918 года—в гимназии. В годы гражданской войны Шолохов жил на Дону, служил в продовольственном отряде, участвовал в борьбе с бандами белых. В 1920 году он создал комсомольскую ячейку в одной из станиц. По окончании войны Шолохов работал каменщиком, чернорабочим, счетоводом. Литературная деятельность писателя началась в 1923 году. В 1925 году вышла первая его книга—«Донские рассказы». Шолохов принадлежит к тому поколению советских писателей, которых сформировала революция, гражданская война, социалистическое строительство. Хорошо сказал об этом А. Фадеев: «Когда по окончании гражданской войны мы стали сходиться из разных концов нашей необъятной Родины — партийные, а еще больше беспартийные молодые люди, — мы поражались тому, сколь общи наши биографии при разности индивидуальных судеб. Таков был путь Фурманова, автора книги «Чапаев». Таков был путь более молодого и, может быть, более талантливого среди нас Шолохова. Мы входили в литературу волна за волной, нас было много. Мы приносили свой личный опыт жизни, свою индивидуальность. Нас соединяло ощущение нового мира как своего и любовь к нему». После выхода в свет первых рассказов Шолохов возвратился на Дон, в родную станицу. «Хотелось написать о народе, среди которого я родился и который я знал», — вспоминал он. В 1926 году Шолохов начал работать над «Тихим Доном». Первая книга романа вышла в 1928 году, вторая—в 1929 году, третья—в 1933 году, четвертая — в 1940 году. Уже первые книги «Тихого Дона» сделали имя Шолохова широко известным. В 1932 году Шолохов опубликовал первую книгу нового романа «Поднятая целина». Для того чтобы написать новое произведение по горячим следам коллективизации, писатель прервал на время работу над «Тихим Доном». Живое участие в литературной судьбе Шолохова приняли Горький и Серафимович. Серафимович написал к «Донским рассказам» предисловие. Он первый отметил в авторе незаурядный талант, знание жизни, большую изобразительную силу, яркую образность языка. Горький помог писателю напечатать третью книгу «Тихого Дона», которую пытались опорочить некоторые критики. В годы Великой Отечественной войны Шолохов — деятельный участник борьбы советского народа против фашистских захватчиков. Он написал ряд очерков и рассказ «Наука ненависти» (1942). В то же время Шолохов приступил к работе над романом о Великой Отечественной войне «Они сражались за Родину». Отдельные главы были напечатаны в 1943—1944 годах и в 1949 году. В них изображены тяжелые героические бои, которые вела Советская Армия летом 1942 года на дальних подступах к Сталинграду. Значительным художественным достижением писателя явился рассказ «Судьба человека», напечатанный на страницах «Правды» в 1957 году. Рассказ быстро стал известен всему миру. На его основе талантливый советский кинорежиссер и актер С. Бондарчук создал замечательный фильм под тем же названием. В 1959 году Шолохов закончил вторую книгу «Поднятой целины», завершив тем самым весь роман в целом. За первую и вторую книги «Поднятой целины» писатель был удостоен в 1960 году Ленинской премии. В 1965 году Шолохову была присуждена международная Нобелевская премия. В настоящее время Шолохов продолжает работать над романом «Они сражались за Родину». Основные черты творчества. В ся жизнь и литературная деятельность Шолохова связана с Доном. Писатель горячо любит свои родные места; в жизни донского казачества он черпает темы, образы, материал для своих художественных произведений. Сам Шолохов подчеркивал: «Я родился на Дону, рос там, учился, формировался как человек и писатель и воспитывался как член нашей великой Коммунистической партии и являюсь патриотом своей великой могущественной Родины. С гордостью говорю, что я являюсь и патриотом своего родного донского края». Замечательное по яркости и силе художественное изображение жизни донского казачества — важная особенность творческой деятельности Шолохова. Это отнюдь не значит, что Шолохов — писатель какой-то чисто местной, областнической темы. Напротив, на материале жизни и быта донского казачества он сумел раскрыть глубокие процессы широкого исторического значения. И здесь следует отметить вторую важнейшую особенность его творчества — стремление художественно запечатлеть поворотные, этапные периоды жизни нашей страны, когда борьба нового, социалистического мира против старого, буржуазного выступает в наиболее острой ожесточенной и драматической форме. Гражданская война («Тихий Дон»), коллективизация («Поднятая целина») и Великая Отечественная война («Они сражались за Родину», «Судьба человека») — вот три периода в жизни нашего народа, на которых сосредоточено внимание художника. С этим связана третья черта шолоховского дарования — эпическая широта, склонность к монументальным художественным полотнам, к глубоким социальным обобщениям, к постановке больших вопросов об исторических судьбах народа. Герои произведений Шолохова — простые трудящиеся люди. Их думы, печали и радости, их стремление к счастью и справедливости, их борьба за новую жизнь неизменно интересуют художника. И, наконец, необходимо отметить существенную особенность творческого метода писателя—его неприязнь, к какой бы то ни было идеализации действительности. Неуклонно следовать суровой правде жизни, воплощать действительность во всех ее противоречиях, во всей ее сложности и многогранности, во всех ее контрастах, нисколько не сглаживая напряженнейшую остроту конфликтов, возникающих в трудном и сложном процессе рождения нового, коммунистического мира, такой. Художественный исходный принцип, которого неизменно придерживается Шолохов. «Тихий Дон» Э ти принципы, с наибольшей полнотой проявившиеся в романе «Тихий Дон», сказались уже в первой книге писателя — «Донские рассказы». Главная тема рассказов—классовая борьба на Дону. Не родственные связи и чувства, а место людей в жестокой борьбе классов определяет их отношения между собой. Нередко даже отцы и дети, родные братья становятся смертельными врагами. В рассказе «Коловерть» старый казак Крамсков и двое его сыновей, ушедших к красным, попадают в плен к белогвардейцам. Их расстреливает младший сын Михаил—белый офицер. В рассказе «Бахчевник» отец—комендант белогвардейского военно-полевого суда, палач и истязатель, а его сын Федор—красноармеец. Раненного в ногу Федора преследуют белые. Отец обнаруживает его в бахчевнике и собирается расправиться с ним. Тогда младший сын Митя, чтобы спасти брата, убивает отца. В рассказе «Червоточина» комсомолец Степка ненавидит жгучей ненавистью своего отца Якова Алексеевича—кулака и мироеда. В наказание за то, что якобы по вине Степки пропали быки, Яков Алексеевич и его старший сын зверски убивают комсомольца. Рисуя бешеную злобу врагов революции, их кровавые дела, Шолохов доказывает, что, напротив, в среде революционного казачества, которое вынуждено было в жестоких схватках отстаивать новую жизнь, проявлялись высокие и благородные качества—готовность к самопожертвованию, геройская отвага и подлинная человечность. Если в «Донских рассказах» борьба классов изображалась главным образом в узких пределах казачьей семьи, то совсем по-иному разработана эта тема в «Тихом Доне». «Тихий Дон» принадлежит к числу самых выдающихся произведений советской художественной прозы. Калинин в беседе с молодыми писателями в 1934 году говорил: «Тихий Дон» я считаю нашим' лучшим художественным произведением. Отдельные места написаны с исключительной силой» '. Горький относил «Тихий Дон» к книгам, которые «дали широкую, правдивую и талантливейшую картину гражданской войны». Опираясь на лучшие достижения советской литературы в изображении гражданской войны, Шолохов сумел создать произведение глубоко новаторское и самобытное. В «Тихом Доне» Шолохов, прежде всего, выступает перед нами как мастер эпического повествования. Широко и свободно развертывает художник огромную историческую панораму бурных драматических событий. «Тихий Дон» охватывает период в десять лет—с 1912 по 1922 год. Действие в романе развивается в двух планах — историческом и бытовом, личном. Но оба эти плана даны в нераздельном единстве. Патриархальная идиллия мелеховской юности разрушается в плане личном—его любовью к Аксинье, в плане социальном—столкновением Григория с жестокими противоречиями исторической действительности. Органична и развязка романа. В плане личном—это смерть Аксиньи. В плане социально-историческом—это разгром белоказачьего движения и окончательное торжество Советской власти на Дону; Обе переплетающиеся сюжетные линии—личная и историческая—оказываются полностью исчерпанными. Трагический крах героя логически закономерен и завершен. В первой книге действие начинается предвоенным временем и заканчивается шестнадцатым годом. Говорится в ней о жизни и быте станицы, о юности Григория Мелехова, о событиях империалистической войны. Вторая книга охватывает период с октября 1916 года и до весны 1918 года. Февральские дни 1917 года, корниловщина, Великий Октябрь, начало гражданской войны на Дону—вот что стоит в центре книги. Хронологические рамки третьей книги: весна 1918 года - май 1919 года. Изображается в ней ожесточенная борьба советского народа с белогвардейской контрреволюцией на юге. И наконец, четвертая книга, охватывающая период с весны 1919 года до 1922 года, повествует о полном разгроме белоказачьего движения и окончательной победе Советской власти на Дону, Империалистическая война, революция, гражданская война—таковы исторические события, нашедшие в «Тихом Доне» свое художественное отражение. Действие в романе происходит на западном фронте, в Петербурге и Москве. Но главным местом действия является казачья станица. Исторические судьбы донского казачества со время войны и революции—таково основное содержание шолоховской эпопеи. Шолохов разработал огромной важности и значения социальный вопрос—о пути к революции и социализму широких народных масс. Переход народных масс на сторону революции и социализма прослеживается на судьбах казачества. Это и определило особый характер изображения борьбы классов в «Тихом Доне». Казачество отличалось рядом своеобразных социальных особенностей. В течение долгих лет царизм рассматривал казаков как своих усердных и преданных слуг не столько в войнах с внешними врагами, сколько в борьбе с революционным народом, с освободительным движением. Казаки были поставлены в особые, привилегированные условия. Они зачастую не знали тех бедствий и тягот, которые терпел русский трудящийся человек. Среди них разжигалась вражда к национальным меньшинствам, ко всем не казакам, иногородним. Это развило в казачестве чувство сословного превосходства, затрудняло проникновение революционных идей в его среду и в годы гражданской войны сделало часть казаков послушным орудием белогвардейской контрреволюции. Разумеется, и на Дону было классовое расслоение. И там развертывалась борьба трудового казачества против кулаков и помещиков. Но указанные выше обстоятельства придали гражданской войне на Дону особую кровавую ожесточенность. В «Тихом Доне» Шолохов и стремился со всей силой раскрыть необычайную остроту и небывалое ожесточение классовых боев в казачьей среде. Гражданская война была войной не на жизнь, а на смерть между двумя основными лагерями—лагерем революционного народа, возглавляемого коммунистами, и лагерем контрреволюции, объединявшим помещиков, буржуазию, кулачество. Эти основные противостоящие друг другу силы нашли свое отражение в «Тихом Доне». Здесь мы видим, с одной стороны, помещика Листницкого, кулаков Коршуновых, купца Мохова, белогвардейских генералов и офицеров — злобных врагов советского народа, людей, лишенных чести и совести, палачей и убийц. Их программа ясна и отчетлива. Они хотят потопить в крови революционный народ и восстановить старые, царские порядки, с тем чтобы снова иметь возможность пользоваться всеми благами жизни, безжалостно эксплуатируя рабочих и крестьян. Против них ведет смертельную войну революционный народ и его самоотверженные защитники, выразители его интересов— революционеры Подтелков, Бунчук, Штокман, Котляров, Михаил Кошевой, Погудко. Но в центре внимания писателя стоят не эти два основных, противостоящих друг другу классовых лагеря, а выразитель настроений колеблющихся, промежуточных социальных сил— Григорий Мелехов. Жизнь Мелехова, юношеские годы его, история его женитьбы на Наталье, любовь к Аксинье, его участие в империалистической войне, а затем в войне гражданской и,: наконец, его духовное опустошение—вот что образует сюжетную канву романа. Григорий Мелехов стоит в центре «Тихого Дона» не только в том смысле, что ему больше всех уделено внимания: почти все события в романе либо происходят с самим Мелеховым, либо так или иначе связаны с ним. Григории Мелехов Ибо в те дни будет такая скорбь, какой не было от начала творения даже доныне и не будет Предаст же брат брата на смерть, и отец- детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их. Из Евангелия Ч то же представляет собой Григорий Мелехов? Мелехов охарактеризован в романе разносторонне. Юношеские годы его показаны на фоне жизни и быта казачьей станицы. Шолохов ярко живописует патриархальный уклад станицы. Перед читателем отчетливо выступают такие черты казачьего быта, как дух отваги и свободолюбия, высокие понятия о воинской чести и вместе с тем звериная жестокость, темнота, слепая ненависть к пришлым, иногородним. Уже в начальных главах романа, составляющих своеобразный пролог «Тихого Дона», рисуется дикая и отвратительная сцена расправы с бабушкой Григория, которую казаки заподозрили в колдовстве. Черты темноты и дикости выражены в сцене побоища у мельницы между казаками и приезжими украинскими крестьянами. Характер Григория Мелехова формируется под воздействием противоречивых впечатлений. Казачья станица воспитывает в нем с ранних лет отвагу, прямодушие, смелость, и вместе с тем она внушает ему многие предрассудки, передающиеся от поколения к поколению. Григорий Мелехов умен и по-своему честен. Он страстно стремится к правде, к справедливости, хотя классового понимания справедливости у него нет. Это человек яркий и крупный, с большими и сложными переживаниями. И при всем этом Шолохов подчеркивает всю гибельность поведения Григория. Трагедия Мелехова состоит в том, что он не сумел слиться с революцией и неизбежной силой обстоятельств очутился в стане ее злейших врагов. Тупик, в котором он оказался, душевный крах—справедливое возмездие за разрыв с народом, с великой правдой революции. По своему социальному положению Григорий Мелехов—• крестьянин-середняк. Он одновременно и собственник, и труженик. Чувство собственника отдаляет его от революции, связывает его с буржуазным миром; чувство труженика, напротив, сближает его с революционным пролетариатом, вооружает его против эксплуататоров и тунеядцев. Эти противоречивые тенденции усиливаются и осложняются сословными предрассудками. Колебания между непримиримыми классовыми полюсами, между борющимися враждебными лагерями, поиски несбыточного «третьего пути» в революции — не с красными и не с белыми — вот что определяет поведение Мелехова. В заключительных сценах романа Шолохов обнажает страшную опустошенность своего героя. Мелехов потерял самого любимого человека—Аксинью. Жизнь утратила в его глазах весь смысл и все значение. Еще раньше, сознавая мучительный трагизм своего положения, он говорит: «От белых отбился, к красным не пристал, так и плаваю, как навоз в проруби.» А теперь, похоронив Аксинью, он сознает, что все кончено. «Он попрощался с нею, твердо веря в то, что расстаются они ненадолго. Ладонями старательно примял на могильном холмике влажную желтую глину и долго стоял на коленях возле могилы, склонив голову, тихо покачиваясь. Теперь ему незачем было торопиться. Все было кончено». В образе Григория Мелехова заключено большое типическое обобщение. Тот тупик, в котором он оказался, разумеется, не отражал процессов, происходивших во всем казачестве. Типичность Григория заключается в ином. Социально поучительна его трагическая участь, участь человека, не нашедшего своего пути в революции. Рисуя драму Мелехова, писатель как бы утверждает: человек, оторванный от народа, от революционной правды и не нашедший в себе сил выбраться на правильный путь, неизбежно потерпит нравственную катастрофу. Этот разрыв Григория с народом, строящим новую жизнь, Шолохов передал в сновидении Мелехова, которое носит явно аллегорический характер. «Григорий видел во сне широкую степь, развернутый, приготовив шийся к атаке полк. Уже откуда-то издалека неслось протяжное: «Эскадрооон.», когда он вспомнил, что у седла отпущены подпруги. С силой ступил на левое стремя—седло поползло под ним. Охваченный стыдом и ужасом, он прыгнул с коня. Чтобы затянуть подпруги, и в это время услышал мгновенно возникший и уже стремительно удалявшийся грохот конских копыт. Полк пошел в атаку без него.» В образе Мелехова Шолохов произнес приговор несостоятельности и порочности «третьего пути» в революции и вскрыл трагическую обреченность и гибель человека, порвавшего с народом Аксинья Ч ерез весь роман проходит образ Аксиньи, нарисованный с замечательным мастерством. Мировая литература не знает другого произведения, где бы писатель так проник во внутренний мир крестьянки, простои женщины из народа. Аксинья — натура сложная и по-своему богатая, с сильными и глубокими чувствами. Судьба Аксиньи тоже трагична. Любовь к Григорию, огромная и всепоглощающая, сосредоточила в себе все самое светлое, что было у нее в ее горестной жизни. Верный спутник и друг Григория, она не только делит с ним все невзгоды, не только испытывает все унижения, всю горечь своего двусмысленного положения, но и становится жертвой роковых ошибок. Мелехова Аксинья разделяет трагическую судьбу самого Григория Она тоже не смогла найти своего пути в жизни. Ее любовь к Григорию не способна была дать ей подлинное счастье, сделать жизнь осмысленной и значительной. Эта любовь в конце концов и привела Аксинью к гибели. С огромным художественным мастерством Шолохов осветил внутренний мир своих героев. Многообразными средствами искусства переданы их радости и горе, их любовь и их трагедия. В частности, пейзаж становится у писателя действенным средством психологического анализа. Восьмая часть романа открывается великолепной по своей художественной выразительности сценой. После тяжелой и изнурительной болезни к Аксинье возвращаются силы и здоровье. Очень скоро разыграются в ее жизни трагические события, которые приведут ее к гибели. Но теперь она полна радости и беспричинного ощущения счастья. И вот как воспринимает она картину весны: «Иным, чудесно обновленным и обольстительным, предстал перед нею мир. Блестящими глазами она взволнованно смотрела вокруг, по-детски перебирая складки платья. Повитая туманом даль, затопленные талой водой яблони в саду, мокрая огорожа и дорога за, ней с глубоко промытыми прошлогодними колеями — все казалось ей невиданно красивым, все цвело густыми и нежными красками, будто осиянное солнцем. Бездумно наслаждаясь вернувшийся к ней жизнью, Аксинья испытывала огромное желание ко всему прикоснуться руками, все оглядеть. Ей хотелось потрогать почерневший от сырости смородиновый куст, прижаться щекой к ветке яблони, покрытой сизым бархатистым налетом, хотелось перешагнуть через разрушенное прясло и пойти по грязи, бездорожно, туда, где за широким логом сказочно зеленело, сливаясь с туманной далью, озимое поле.» Шолохов сумел здесь с высоким и совершенным искусством передать всю прелесть весны с ее ослепительным светом, красотой и радостью в органическом единстве с настроением Аксиньи. В той же, восьмой части есть другая сцена. Аксинья погибла, и Григорий похоронил ее. Он с мучительной ясностью сознает, что для него все кончено. Его постигла полная катастрофа. Чрезвычайно характерно, что похороны Аксиньи тоже происходят при ярком свете летнего утра. Но если в первом отрывке самой картиной природы Шолохов передал ощущение радости, то теперь теми же средствами пейзажной живописи выражены мрачные, скорбные переживания Григория: «В дымной мгле суховея вставало над яром солнце. Лучи его серебрили густую седину на непокрытой голове Григория, скользили по бледному и страшному в своей неподвижности лицу. Словно пробудившись от тяжкого сна, он поднял голову и увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца». Большевики П омимо Григория и Аксиньи — центральных героев романа, в многообразной галерее персонажей «Тихого Дона» важное место занимают представители революционного народа—большевики. Среди большевиков, изображенных в романе, мы видим рабочих: кузнеца Гаранжу, слесаря Штокмана, машиниста Котлярова, работницу Погудко. Им свойственна безграничная преданность делу народа, высокие нравственные качества. Большой силой чувства, чистотой и целомудрием отличается любовь Бунчука и Анны Погудко. В своих героях Шолохов подчеркивает их неустанную и энергичную борьбу за политическое просвещение масс, за революционное воспитание народа. Показательны в этом смысле беседы Гаранжи с Григорием, пропагандистская работа большевика-подпольщика Штокмана. Коммунисты даны в романе как выразители самых светлых чаяний народа, руководители и наставники масс. Наиболее удался Шолохову образ Михаила Кошевого. Почти ровесник Григория Мелехова, коренной казак по происхождению, он вырос вместе с Григорием на хуторе Татарском. Кошевой, однако, пошел, совсем другой дорогой. Шолохов прямо противопоставляет Кошевого Мелехову. Григорий говорит, что Кошевой принадлежит к тем людям, которым с самого начала все было ясно и у которых «свои прямые дороги, свои концы». И говорит он об этом с чувством явной зависти. Кошевой обрисован многогранно. Шолохов подчеркивает в нем его любовь к жизни и страстность его натуры, кипучую энергию, непримиримую ненависть к врагам. «На врагов, какие зря на белом свете живут, у меня рука твердая!» — говорит он. Вполне закономерно, что в конце романа он становится председателем хуторского ревкома и выступает перед нами как представитель победившей Советской власти. Вместе с тем писатель оттеняет в Кошевом и черты излишней прямолинейности в решении сложных и трудных вопросов социального воспитания. Если в Григории Мелехове выражена губительная власть собственнических и сословие реакционных предрассудков казачества, то в Кошевом, напротив, воплощены здоровые революционные, демократические начала; они в конце концов возобладали в среде казаков и обусловили их переход на сторону Советской власти, на сторону социализма. Эти же начала выражены в вожде революционного казачества — Подтелкове. Федор Подтелков—один из выдающихся деятелей молодой Советской власти на Дону. Он был председателем Военно-революционного комитета, военным комиссаром и командующим Донской советской армией. Во второй книге «Тихого Дона» Шолохов нарисовал образ Подтелкова — его деятельность на Дону и гибель от рук белых палачей. «Тихий Дон» переведен на многие иностранные языки, получил всемирное признание и принадлежит к числу замечательных произведений социалистического реализма. «Судьба человека» К ак уже говорилось, в послевоенные годы Шолохов, кроме второй книги «Поднятой целины», написал рассказ «Судьба человека». Рассказ этот явился весьма значительным художественным достижением писателя. В основу рассказа лег реальный факт. В 1946 году Шолохов на охоте повстречал у степной речушки одного шофера с его маленьким приемным сынишкой. И тот поведал писателю печальную повесть о своей жизни. Рассказ случайного знакомого сильно захватил художника. Биографы свидетельствуют: «Возвратился тогда писатель с охоты необычно взволнованным и все еще находился под впечатлением от встречи с неизвестным шофером и мальчиком. — Напишу рассказ об этом, обязательно напишу», Однако к исповеди своего случайного знакомого писатель вернулся только через десять лет. За это время материал жизни, видимо, откристаллизовался и приобрел более обобщенный характер, и, таким образом, перед нами не просто талантливая запись житейского случая, а художественное произведение, созданное по всем законам типизации. На это указывает и программное заглавие: судьба человека. Для того чтобы история случайного встречного мо-гла претендовать на такое широкое обобщение, она должна была содержать в себе нечто очень типическое и значительное. Некоторые мотивы «Судьбы человека» уже содержались в другом произведении Шолохова—в рассказе военных лет «Наука ненависти». И там и здесь речь идет о советских воинах, попавших в плен; совпадают сцены проводов на фронт, есть черты сходства в том, что видели в немецком тылу Герасимов и Соколов. Но сопоставление рассказов убеждает: то, что в «Науке ненависти» было лишь намечено, в «Судьбе человека» обрело полновесную художественную выразительность. «Судьба человека» опровергает домыслы наших недругов. Утверждающих, будто советская литература обходит темные стороны жизни, сторонится всего, что несет в себе страдания и горе. Судьба Соколова, рассказанная писателем,—одно из красноречивых опровержений таких взглядов. И вместе с тем действительно советский писатель суровые и мрачные стороны бытия трактует, не впадая в отчаяние, в безысходный пессимизм. Интересно отметить, что «Судьбу человека» Шолохов писал, в какой-то мере полемизируя с возникшей на Западе после первой мировой войны «литературой потерянного поколения». Вот как, по свидетельству биографов, созрело у Шолохова стремление написать рассказ через десять лет после встречи с бывшим фронтовиком: «.однажды, находясь в Москве, читая и перечитывая рассказы зарубежных мастеров—Хемингуэя, Ремарка и других, — рисующих человека обреченным и бессильным, писатель вновь вернулся к прежней теме. Перед глазами снова воскресла, ожила картина незабываемой встречи с шофером у речной переправы. Тем мыслям и образам, которые у него зрели, вынашивались, был дан новый толчок и придана конкретная форма и направленность. Не отрываясь от письменного стола, напряженно работал писатель семь дней. А на восьмой—из-под его волшебного пера вышел замечательный рассказ «Судьба человека».» В произведениях «потерянного поколения» была своя неоспоримая историческая правда. Большие художники почувствовали, что на человечество надвигается чудовище милитаризма, что оно угрожает самому существованию мира, всем великим.ценностям, созданным трудом, усилиями, потом и кровью сотен поколений. Они почувствовали, что буржуазная цивилизация, которая породила милитаризм, построена на ложных и гибельных основаниях. В литературе «потерянного поколения» звучал очень сильный и искренний протест против милитаризма. Но этот протест в значительной степени ослаблялся тем, что война выступала как роковая и неодолимая сила, с которой ничего поделать нельзя: остается ее только проклинать. Шолохов тоже берет в «Судьбе человека» как бы известные западным мастерам ситуации: безмерные страдания, выпавшие на долю человека из-за войны,—плен, гибель родных, разрушенный домашний очаг. Но Соколов выходит из страшного водоворота войны не опустошенным, не отчаявшимся. Он сохраняет в душе подлинную человечность и отзывчивость. В романах Ремарка, Хемингуэя единственным, в сущности, проявлением человечности в обстановке озверения и одичания становилась любовь к женщине. Вот единственная сфера, где личность еще сохранила теплоту человеческого сердца. У Соколова эта сердечная теплота выражается по-иному: маленький приемыш, заброшенный войной, которого он усыновил, становится как бы символом неувядающей человечности, которую война не смогла сокрушить. Рассказ именно поэтому, в отличие от «литературы потеряннего поколения», окрашен в оптимистические тона. Пейзажные сцены рассказа—картины ранней весны — трудное еще, неуютное, хмурое время, которое, однако, предвещает тепло, солнце, расцвет. В этих пейзажных зарисовках как бы звучат первые послевоенные дни с их сложными задачами, нелегким и неустроенным бытом и лишениями и с их надеждами и ожиданиями, В «Судьбе человека» — два рассказчика. Соколов просто и непритязательно повествует о своей судьбе, и перед читателем возникает образ рядового советского человека—мужественного, сердечного, стойкого, которого не сломили страшные тяготы войны. Но тут же слышится и голос второго рассказчика — самого писателя, который выслушивает исповедь своего героя. В этом голосе звучит безграничная любовь художника к нашим людям, сострадание ко всему тому, что довелось им пережить на войне, неугасимая вера в нравственные силы народа. Проникновенное и гуманное повествование Шолохова о трагической судьбе Соколова, о страданиях и муках, которые принесла ему и миллионам других советских людей война, о его мужестве и неиссякаемой духовной стойкости приобрело широчайшую известность и у нас, и во всем мире. Значение творчества Шолохова С первых шагов в литературе Шолохов поставил самый главный вопрос времени—вопрос о всемирно-исторической борьбе между социа- лизмом и старым, собственническим миром. В «Донских рассказах» писатель обратил внимание на непримиримость, кровавую ожесточенность этой схватки, разрывающей даже семейные, родственные связи. В «Тихом Доне» писатель передал грандиозный масштаб этой битвы, когда с оружием в руках социалистический мир должен был отстоять свое право на жизнь в жестоких боях с контрреволюцией. В этой борьбе победил советский строй, но борьба не была еще окончена. Фигура Григория Мелехова, оставленного в финале на распутье, в какой-то степени приобретает символическое значение. Мало было победить контрреволюцию на полях битвы. Надо было еще победить другого не менее могущественного врага—силу собственности, навыки, представления, инстинкты, воспитанные веками. Эту борьбу, не менее драматическую, и запечатлела «Поднятая целина». Михаил Шолохов—подлинно народный писатель в самом глубоком и истинном значении этого слова. Его внимание всегда привлекали исторические судьбы трудящихся масс, его неизменно волновали их заботы и печали, их радости и победы. Герои его книг — простые, рядовые люди труда. Писатель относится к ним с симпатией, с сочувствием и любовью, он видит их богатый духовный внутренний мир, он утверждает их неотъемлемое право на счастье. С большой силой, яркостью и проникновенностью создает Шолохов целую галерею незабываемых образов простых людей. Шолохов народен в самих истоках своего мастерства. Жизненность, правдивость, умение воспроизводить действительность во всем ее суровом драматизме сочетаются у него с безыскусственностью и доходчивостью художественной формы. Шолохов— враг неоправданной усложненности в литературе, всякого рода замысловатых формальных опытов. Он пишет о народных массах и стремится к тому, чтобы слово его дошло до народа. Книги Шолохова стали поистине художественной летописью советской эпохи, летописью, запечатлевшей великие и героические подвиги народа, преобразующие жизнь на началах свободы, счастья и справедливости. Библиография q Русская СОВЕЦКАЯ литература, издание 17, А. Дементьев, Е. Плоткин, Издательство «Просвещение», Москва, 1968 г. Q Русская литература и литераторы, Е. Кукшин, «Просвещение», Москва, 1947 г.
0 Comments
N 131-ФЗ РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ЗАКОН ОБ ОБЩИХ ПРИНЦИПАХ ОРГАНИЗАЦИИ МЕСТНОГО САМОУПРАВЛЕНИЯ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Принят Государственной Думой 16 сентября 2003 года Одобрен Советом Федерации 24 сентября 2003 года (в ред. Федеральных законов от N 53-ФЗ, от N 99-ФЗ, от N 183-ФЗ, от N 186-ФЗ, от N 191-ФЗ, от N 199-ФЗ, от N 211-ФЗ (ред. Федеральный закон от n 131-ФЗ (ред. От ) 'Об общих принципах организации местного. Краткое содержание трактата Платона 'Законы'. Кардинальные отличия между этим трудом. Какие причины вызывают прогресс разделения труда? Дело, конечно, не в том, чтобы найти единую формулу, которая объяснила бы все возможные разновидности разделения груда. Такой формулы не существует. Дюркгейм стал автором многих программных тезисов о содержании. В книге «О разделении. Содержание: Введение 3 1. Краткая характеристика творчества Э. Дюркгейма 4 2. Анализ работы Э. Положениях: 1. Краткое содержание других. Влияние разделения труда. Эмиль Дюркгейм (фр. Emile Durkheim) (15 апреля 1858, Эпиналь — 15 ноября 1917, Париж) — французский. Каждый частный случай зависит от частных причин, которые могут быть определены только специальным исследованием. Задача, поставленная нами, менее масштабна. Если пренебречь разнообразными формами, которые принимает разделение труда в соответствии с обстоятельствами места и времени, то остается тот общий факт, что оно постоянно развивается вместе с историческим развитием. Этот факт зависит, несомненно, от столь же постоянных причин, к исследованию которых мы и приступим. Конечно, дело не может заключаться в том, что заранее представляют себе следствия, которые производит разделение труда, способствуя поддержанию равновесия обществ. Эти следствия слишком отдаленны, что бы быть понятыми всеми; большинство не имеет о них никакого представления. Во всяком случае, они могли стать заметными только тогда, когда разделение труда продвинулось уже очень далеко. Согласно наиболее распространенной теории, причина разделения труда коренится исключительно в непрерывно растущем стремлении к счастью, присущем человеку. Известно, в самом деле, что чем больше разделяется труд, тем выше его производительность. Представляемые им в наше распоряжение ресурсы становятся изобильнее и лучшею качества. Наука развивается лучше и быстрее, произведения искусства - многочисленнее и утонченнее, промышленность производит больше и продукты ее совершеннее. Но человек испытывает потребность во всех этих вещах; он, по-видимому, должен быть тем счастливее, чем больше он их имеет, и, естественно, он старается их приобрести. Предположив это, легко объяснить постоянство, с которым прогрессирует разделение труда. Достаточно, говорят, чтобы стечение обстоятельств, которое легко себе вообразить, дало людям знать о некоторых его преимуществах; тогда они сами будут стремиться постоянно развивать его как можно шире с целью извлечь из него всю возможную пользу. Оно, стало быть, прогрессирует под влиянием исключительно индивидуальных, психологических причин. Чтобы создать теорию разделения труда, не обязательно наблюдать общества и их структуру: достаточно простейшего и основного инстинкта человеческой природы, чтобы объяснить это разделение. Именно потребность в счастье заставляет индивида все более специализироваться. Конечно, посколькувсякаяспециализацияпредполагает одновременное присутствие многих индивидов н их сотрудничество, она невозможна без общества. Но общество, вместо того чтобы быть определяющей причиной ее, является только средством, благодаря которому она осуществляется; только материалом, необходимым для организации разделенного труда. Оно скорее даже следствие этого явления, нежели причина его. Разве не повторяют беспрестанно, что именно потребность в кооперации дала начало обществам? Значит, последние образовались для того, чтобы труд мог разделиться, а не труд разделился благодаря социальным основаниям? Это классическое объяснение в политической экономии. Оно, кроме того, кажется столь простым и очевидным, что допускается бессознательно массой мыслителей, подрывая их концепцию. Вот почему прежде всего необходимо его исследовать. I Нет ничего более бездоказательною, чем мнимая аксиома, на которой основывается это объяснение. Невозможно указать никакой рациональной границы производительной силе труда. Несомненно, она зависит от состояния техники, капиталов и т. Но, как доказывает опыт, эти препятствия всегда носят временный характер, и каждое поколение отодвигает границу, на которой остановилось предыдущее. Даже если бы она когда-нибудь дотла до максимума, которого не могла бы превзойти (а это совершенно необоснованное предположение), то по крайней мере за собой она имеет необъятное поле развития. Если, стало быть, счастье, как это полагают, постоянно увеличивается вместе с ней, то нужно допустить, что оно также способно увеличиваться безгранично или по крайней мере что прирост, на который оно способно, пропорционален приросту производительной силы труда. Если оно увеличивается по мере тою, как приятные возбуждения становятся все многочисленней и интенсивней, то вполне естественно, что человек старается производить больше, чтобы больше наслаждаться. Но в действительности наша способность к счастью весьма ограниченна. В самом деле, теперь общепринята истина, что удовольствие не сопровождает ни слишком интенсивные, ни слишком слабые состояния сознания. Если функциональная деятельность недостаточна, то возникает страдание; но чрезмерная деятельность производит то же действие. Некоторые физиологи думают даже, что страдание связано со слишком сильной вибрацией нервов. Удовольствие, стало быть, лежит между этими двумя крайностями. Это положение, впрочем, следует из закона Вебера и Фехнера. Если точность математической формулы,в которойпредставилиего экспериментаторы, сомнительна, то, во всяком случае, они поставили вне сомнения, что изменения интенсивности, которые может проходить ощущение, заключены между двумя пределами. Если раздражение слишком слабо, оно не чувствуется, но если оно переходит известную границу, то получаемый им прирост производит все меньшее воздействие, пока совсем не перестает ощущаться. Но этот закон верен также относительно того рода ощущений, который называется удовольствием. Он даже был сформулирован применительно к удовольствию и страданию задолго до того, как был применен к другим элементам ощущения. Бернулли применил его к сложным ощущениям, а Лаплас, толкуя его в том же смысле, придал ему форму отношения между физическим счастьем и моральным. Значит, поле изменений, которые может проходить интенсивность удовольствия, ограниченно. Но это не все. Если состояния сознания, интенсивность которых умеренна, обычно приятны, то не все они представляют одинаково благоприятные условия для создания удовольствия. Около низшего порога те изменения, через которые проходит приятная деятельность, слишком малы по абсолютной величине, чтобы вызвать ощущения удовольствия большой энергии. Наоборот, когда она приближается к пункту безразличия, т. К своему максимуму, то величины, на которые она прирастает, относительно слишком малы. Человек, имеющий небольшой капитал, не может легко увеличить его в размерах, которые могут заметно изменить его положение. Вот почему первые сбережения приносят с собой так мало радости: они слишком малы, чтобы улучшить положение. Незначительные доставляемые ими преимущества не вознаграждают лишений, которых они стоили. Точно так же человек, богатство которого громадно, находит удовольствие только в исключительно крупных барышах, ибо он измеряет их значение по тому, чем уже обладает. Не то мы видим в случае среднего богатства. Здесь и абсолютная, и относительная величина изменений находятся в лучших для возникновенияудовольствияусловиях,ибоонилегко приобретают важное значение, и при этом для того, чтобы высоко оцениваться, они не должны быть огромными. Начальная точка, служащая для их измерения, еще недостаточно высока, чтобы сильно обесценивать их. Интенсивность приятного возбуждения может, таким образом, с пользой увеличиваться только в пределах, еще более тесных, чем мы это вначале сказали, так как свое действие оно производит только в промежутке, соответствующем средней области приятной деятельности. По ту и по эту сторону удовольствие также существует, но оно не связано с порождающей ею причиной, между тем как в этой умеренной зоне малейшие колебания оцениваются и ощущаются. Ничто не теряется из энергии раздражения, которая и превращается целиком в удовольствие. То, что мы сказали об интенсивности каждого возбуждения, можно повторить об их числе. Они перестают быть приятными, когда их слишком много или слишком мало, точно так, как и тогда, когда они переходят или не достигают известной степени интенсивности. Не без основания человеческий опыт в aurea mediocrilаs видит условие счастья. Итак, если бы разделение труда прогрессировало только для приращения нашего счастья, то оно бы давно уже пришло к своему крайнему пределу имеете с основанной на нем цивилизацией и оба остановились бы. Чтобы человек оказался в состоянии вести то скромное существование, которое наиболее благоприятно для удовольствия, не было нужды в бесконечном накоплении всяческих возбуждений. Достаточно было бы умеренного развития, чтобы обеспечить индивидам всю сумму наслаждений, на которую они способны. Человечество быстро пришло бы к неподвижному состоянию, из которого оно бы уже не вышло. Это и случилось с животными: большая часть их не изменяется уже веками, потому что они пришли к этому состоянию равновесия. Другие соображения также приводят к тому же заключению. Нельзя утверждать абсолютно дocтoвернo, что всякое приятное состояние полезно, что удовольствие и польза всегда изменяются в одном и том же направлении и отношении. Однако организм, который вообще находил бы удовольствие во вредных для себя вещах, не мог бы, очевидно, существовать. Значит, можно принять как весьма общую истину, что удовольствие не связано с вредными состояниями, т. Что в общих чертах счастье совпадает с состоянием здоровья. Только существа, пораженные каким-нибудь физиологическимили психологическим извращением, находят удовольствие в болезненных состояниях. Но здоровье состоит в усредненной деятельности. Оно предполагает гармоническое развитие всех функций, а функции могут развиваться гармонически только при условии взаимного умеряющего действия, т. Взаимного удерживания в известных границах, за которыми начинается болезнь и прекращается удовольствие. Что касается одновременного приращения всех способностей, то оно возможно для данного существа только в ограниченной мере, обозначенной природой индивида. Понятно, таким образом, что ограничивает человеческое счастье: это само устройство человека в определенный исторический момент. Его темперамент, степень достигнутого им физического и морального развития определяют тот факт, что существует максимум счастья, как и максимум деятельности, которые он не может переступить. Положение это не оспаривается, пока речь идет об организме: всякий знает, что телесные потребности ограниченны и что, следовательно, физическое удовольствие не может безгранично увеличиваться. Но утверждают, что духовные функции составляют исключение. 'Нет такого страдания, которое могло бы покарать и подавить. Самые энергичные порывы самопожертвования и милосердия, страстноеивосторженноеисследованиеистинногои прекрасного. Голод удовлетворяют определенным количеством пищи;разумневозможноудовлетворить определенным количеством знания'. Это значит забывать, что сознание, как и организм, представляет собой систему уравновешенных функций и что, кроме того, оно связано с органическим субстратом, от состояния которого оно зависит. Говорят, что если есть известная степень света, которую глаз не в состоянии переносить, то для разума не бывает никогда слишком сильного света. Однако излишнее количество знания может быть приобретено только благодаря чрезмерному развитию высших нервных центров, которое, в свою очередь, не может происходить без болезненных потрясений. Значит, есть максимальная граница, которую невозможно перейти безнаказанно, и поскольку она изменяется со средней величиной мозга, то она была особенно низка в начале человеческой истории; следовательно, она должна была бы быть скоро достигнута. Кроме того, ум - только одна из наших способностей. Значит, за известными пределами он может развиваться только в ущерб практическим способностям, нарушая чувства, верования, привычки, которыми мы живем, а такое нарушение равновесия не может быть безболезненным. Последователи даже грубейшей религии находят в своих зачаточных космогонических и философских представлениях удовольствие, которое мы отняли бы у них без достаточного вознаграждения, если бы нам удалось внезапно пропитать их нашими научными теориями, как бы неоспоримо ни было превосходство последних. В каждый исторический момент в сознании каждого индивида для ясных идей, для обдуманных мнений - словом, для знания - существует определенное место, вне которого оно не может распространяться в нормальном состоянии. Так же и с нравственностью. Каждый народ имеет свою нравственность, определяемую условиями, в которых он живет. Невозможно поэтому навязывать ему другую нравственность -как бы высока она ни была, - не дезорганизуя его; а такие потрясения не могут не ощущаться болезненно отдельными людьми. Но разве нравственность каждого общества, взятая сама по себе, не допускает безграничного развития предписываемых ею добродетелей? Никоим образом. Поступать морально - значит исполнять свой долг, а всякий долг конечен. Он ограничен другими обязанностями, невозможно жертвовать собой ради других, не забывая самого себя; невозможно безгранично развивать свою личность, не впадая в эгоизм. С другой стороны, совокупность наших обязанностей сама по себе ограничена другими потребностями нашей природы. Если необходимо, чтобы известные формы поведения были подчинены действенной регламентации, характеризующейнравственность, то существуют, наоборот, другие, которые естественно противятся этому и которые, однако, имеют существенное значение. Нравственность не может повелевать сверх меры промышленными, торговыми и тому подобными функциями, не парализуя их, а они, между тем, имеют жизненное значение. Так, считать богатство безнравственным - не менее гибельная ошибка, чем видеть в нем благо по преимуществу. Итак, могут быть нравственные излишества, от которых, впрочем, нравственность первая же и страдает, ибо, имея непосредственной целью регулирование нашей здешней жизни, она не может отвратить нас от нее, не истощая того предмета, к которому она применяется. Правда, эстетико-моральная деятельность, поскольку она не регулируется, кажется свободной от всякой узды и всякого ограничения. Но в действительности она тесно ограничена деятельностью собственно моральной, ибо она не может преступать известной меры, не вредя нравственности. Если мы тратим много сил на излишнее, то их не остается для необходимого. Когда в нравственности отводят слишком много места воображению, то неизбежно пренебрегают обязательными задачами. Всякая дисциплина кажется нестерпимой,когда привыкли действовать исключительно по тем правилам, которые себе создают сами. Избыток идеализма и моральной возвышенности часто приводит к тому, что человек не имеет склонности исполнять свои повседневные обязанности. То же можно сказать о всякой эстетической деятельности вообще; она здорова, пока умеренна. Потребность играть, действовать без цели, просто из удовольствия, не может быть развита далее известных границ без забвения серьезной стороны жизни. Слишком сильная художественная чувствительность представляет собой болезненное явление, которое не может стать всеобщим, не угрожая обществу. Впрочем, граница, за которой начинается излишество, изменяется в зависимости от народа или социальной среды; она начинается тем раньше, чем менее продвинулось вперед общество или чем менее культурна среда. Земледелец, если он находится в гармонии с условиями своего существования, недоступен (и должен быть таковым) дня эстетических удовольствий, которые естественны для образованного человека. Точно в таком же отношении стоит дикарь к цивилизованному человеку. Если так обстоит дело с духовной роскошью, то тем более верно это относительно материальной роскоши. Существует, следовательно, нормальнаяинтенсивность всех наших потребностей - интеллектуальных, моральных, физических, пределы которой невозможно преступить. В любой исторический момент наша жажда знания, искусства, благосостояния ограничена так же, как и наш аппетит, и все, что переходит эту границу, оставляет нас равнодушными или заставляет страдать. Вот что часто забывают, когда сравнивают счастье наших отцов с нашим. Рассуждают так, как будто все наши удовольствия могли быть их удовольствиями; тогда, размышляя о всех тех утонченностях цивилизации, которыми мы пользуемся и которых они не знали, испытывают склонность сожалеть об их участи. Забывают только, что они не были способны наслаждаться ими. Значит, если они так маялись ради увеличения производительной силы труда, то не для того, чтобы овладеть благами, которые не имели для них ценности. Чтобы оценивать их, им нужно было бы сначала усвоить вкусы и привычки, которых у них не было, т. Изменить свою природу. Это они действительно сделали, как показывает история преобразований, через которые прошло человечество. Чтобы потребность в большем счастье могла объяснить развитие разделения труда, нужно было бы, чтобы она была также причинойизменений, поступательно происходившихв человеческой природе, нужно было бы, чтобы люди изменились с целью стать более счастливыми. Но, предполагая даже, что эти преобразования имели в конечном счете такой результат, невозможно предположить, чтобы они производились с таким именно намерением. Следовательно, они зависят от другой причины. Действительно, изменение существования, и внезапное, и подготовленное, всегда составляет болезненный кризис, ибо оно насилует устойчивые инстинкты и вызывает их сопротивление. Все прошлое тянет нас назад даже тогда, когда прекраснейшие перспективы влекут вперед. Всегда трудно вырвать с корнем привычки, которые укрепило и организовало в нас время. Возможно, что оседлая жизнь предоставляет больше шансов на счастье, чем кочевая; но когда в течение веков ведут только последнюю, то нелегко от нее избавиться. К тому же, как бы незначительны ни были такие преобразования, для их исполнения недостаточно индивидуальной жизни. Недостаточно одного поколения, чтобы разрушить дело ряда поколений, чтобы на место прежнего человека поставить нового. При теперешнем состоянии наших обществ труд не только полезен - он необходим; все это хорошо знают, и необходимость эта давно уже чувствуется. Однако еще относительно малочисленны те, кто находит удовольствие в упорном и постоянном труде. Для большинства людей это все еще невыносимая повинность; праздность первобытных времен не потеряла еще для нас всей прежней прелести. Значит, эти метаморфозы очень долго обходятся дорого, ничего не давая. Поколения, вводящие их, не пожинают плодов (если только они имеются), потому что они появляются слишком поздно. Этим поколениям остается только труд, потраченный на них. Следовательно, не ожидание большего счастья вовлекает их в такие предприятия. Но правда ли, что счастье индивида возрастает по мере того, как он прогрессирует? Нет ничего более сомнительного. II Конечно, есть много удовольствий, которые теперь нам доступны и которых не знают более простые существа. Но зато мы подвержены многим страданиям, от которых они избавлены, и нельзя быть уверенным, что баланс складывается в нашу пользу. Мысль, без сомнения, является источником радостей, которые могут быть весьма сильными; но в то же время сколько радостей нарушает она! На одну решенную задачу сколько поднятых и оставшихся без ответов вопросов! На одно разрешенное сомнение сколько смущающих нас тайн! Точно так же, если дикарь не знает удовольствий, доставляемых активной жизнью, то зато он не подвержен скуке, этому мучению культурных людей. Он предоставляет спокойно течь своей жизни, не испытывая постоянной потребности торопливо наполнять ее слишком короткие мгновения многочисленными и неотложными делами. Не будем забывать, кроме того, что для большинства людей труд является до сих пор наказанием и бременем. Нам возразят, что у цивилизованных народов жизнь разнообразнее и что разнообразие необходимо для удовольствия. Но цивилизация вместе с большей подвижностью вносит и большее однообразие, ибо она навязала человеку монотонный, непрерывный труд. Дикарь переходит от одного занятия к другому сообразно побуждающим его потребностями обстоятельствам; цивилизованный человек целиком отдается всегда одному и тому же занятию, которое предоставляет тем менее разнообразия, чем оно ограниченнее. Организация необходимо предполагает абсолютную регулярность в привычках, ибо изменение в способе функционирования органа не может иметь места, не затрагивая всего организма. С этой сторонынаша жизньоставляетменьшеместа для непредвиденного и в то же время благодаря своей большей неустойчивости она отнимает у наслаждения часть безопасности, в которой оно нуждается. Правда, наша нервная система, став более тонкой, доступна слабым возбуждениям, не затрагивавшим наших предков, у которых она была весьма груба. Но в то же время многие возбуждения, бывшие прежде приятными, стали слишком сильными и, следовательно, болезненными для нас. Если мы чувствительны к большему количеству удовольствий, то так же обстоит дело и со страданиями. С другой стороны, если верно, что, как правило, страдание производит в организме большее потрясение, чем удовольствие7, что неприятное возбуждение доставляет нам больше страдания, чем приятное - наслаждения, тоэтабольшаячувствительностьмогла быскорее препятствовать счастью, чем благоприятствовать ему. Действительно, весьма утонченные нервные системы живут в страдании и в конце концов даже привязываются к нему. Не примечательно ли, что основной культ самых цивилизованных религий - это культ человеческого страдания? Несомненно, для продолжения жизни теперь, как и прежде, необходимо, чтобы в среднем удовольствия преобладали над страданиями. Но нельзя утверждать, что это преобладание стало значительней. Наконец, и это особенно важно, не доказано, чтобы этот излишек вообще служил когда-нибудь мерой счастья. Конечно, в этих темных и еще плохо изученных вопросах ничего нельзя утверждать наверняка; представляется, однако, что счастье и сумма удовольствий - не одно и то же. Это - общее и постоянное состояние, сопровождающее регулярную деятельность всех наших органических и психических функций. Такие непрерывные виды деятельности, как дыханиеили циркуляция крови, не доставляют положительных наслаждений; однако от них главным образом зависит наше хорошее расположение духа и настроение. Всякое удовольствие - своего рода кризис: оно рождается, длится какой-то момент и умирает; жизнь же, наоборот, непрерывна. То, что составляет ее основную прелесть, должно быть непрерывно, как и она. Удовольствие локально: это - аффект, ограниченный какой-нибудь точкой организмаили сознания; жизнь не находится ни здесь, ни там: она повсюду. Наша привязанность к ней должна, значит, зависеть от столь же общей причины. Словом, счастье выражает не мгновенное состояние какой-нибудь частной функции, но здоровье физической и моральной жизни в целом. Посколькуудовольствиесопровождаетнормальное осуществление перемежающихся функций, то оно, конечно, элемент счастья, тем более важный, чем более места в жизни занимают эти функции. Но оно не счастье; даже уровень его оно может изменять только в ограниченных пределах, ибо оно зависит от мимолетных причин, счастье же - нечто постоянное. Для того чтобы локальные ощущения могли глубоко затронуть это основание нашей чувственной сферы, нужно, чтобы они повторялись с исключительной частотой и постоянством. Чаще всего, наоборот, удовольствие зависит от счастья: сообразно с тем, счастливы мы или нет, все улыбается нам или печалит нас. Не зря было сказано, что мы носим наше счастье в самих себе. Но если это так, то незачем задаваться вопросом, возрастает ли счастье с цивилизацией. Счастье - указатель состояния здоровья. Но здоровье какого-нибудь вида не полнее оттого, что вид этот высшего типа. Здоровое млекопитающее не чувствует себя лучше, чем столь же здоровое одноклеточное. Так же должно быть и со счастьем. Оно не становится больше там, где деятельность богаче; оно одинаково повсюду, где она здорова. Самое простое и самое сложное существа наслаждаются одинаковым счастьем, если они одинаково реализуют свою природу. Нормальный дикарь может быть так же счастлив, как и нормальный цивилизованный человек. Поэтому дикари столь же довольны своей судьбой, как мы - своей. Это полное довольство является даже одной из отличительных черт их характера. Они не желают более того, что имеют, и не имеют никакого желания изменить свое положение. 'Житель Севера, - говорит Вайц, - не стремится к Югу для улучшения своего положения, а житель теплой и нездоровой страны не думает покинуть ее ради благоприятного климата. Несмотря на многочисленные болезни и всяческие бедствия, которым подвержен обитатель Дарфура, он любит свое отечество и не хочет эмигрировать из него, но рвется домой, если он на чужбине. Вообще, какова бы ни была материальная нищета, в которой живет народ, он не перестает считать свою страну лучшей в мире, свой образ жизни - самым богатым наслаждениям, а на себя он смотрит как на первый народ на свете. Это убеждение, по-видимому, господствует у всех негрских народов. Точно так же в странах, которые, подобно многим областям Америки, эксплуатировались европейцами, туземцы твердо уверены, что белые оставили свою страну только для того, чтобы искать счастья в Америке. Приводят примеры молодых дикарей, которых болезненное беспокойство погнало из дому в поисках счастья; но это весьма редкие исключения'. Правда, наблюдатели иногда рисовали нам жизнь низших обществ в совсем другом виде, но только потому, что они приняли свои собственные впечатления за впечатления дикарей. Однако существование, кажущееся нам невыносимым, может быть приятным для людей другого физического и морального склада. Что такое, например, смерть, когда с детства привык рисковать жизнью на каждом шагу и, следовательно, ставить ее ни во? Чтобы заставить нас сожалеть об участи первобытных народов, недостаточно указать, что там скверно соблюдается гигиена, что не обеспечена безопасность. Только индивид компетентен в оценке своего счастья: он счастлив, если чувствует себя таким. Но 'от обитателя Огненной Земли до готтентота человек в естественном состоянии живет довольный собой и своей участью'. Как редко это довольство в Европе! Эти факты объясняют, почему один опытный человек мог сказать: 'Бывают положения, когда мыслящий человек чувствует себя ниже того, кого воспитала одна природа, когда он себя спрашивает, стоят ли его самые твердые убеждения больше, чем узкие, но милые сердцу предрассудки'. Но вот более объективное доказательство. Единственный опытный факт, доказывающий, что жизнь вообще хороша, - это то, что громадное большинство людей предпочитает ее смерти. Для этого необходимо, чтобы в среднем счастье брало верх над несчастьем. Если бы отношение было обратным, то непонятно было бы, откуда появляется привязанность людей к жизни, а особенно как она может продолжаться, постоянно разрушаемая фактами. Правда, пессимисты объясняют это явление иллюзиями надежды. По их мнению, если мы, несмотря на разочарования опыта, еще держимся за жизнь, то потому, что мы ошибочно надеемся, будто будущее выкупит прошедшее. Но даже если допустить, что надежда достаточно объясняет любовь к жизни, она не объясняется сама собой. Она не свалилась чудом с неба, но, как и всякое чувство, должна была образоваться под действием фактов. Значит, если люди научились надеяться, если под ударами несчастья они привыкли обращать свои взоры к будущему и ожидать от него вознаграждения за их теперешние страдания, то потому, что они заметили, что эти вознаграждения часты, что человеческий организм слишком гибок и вынослив, чтобы быть легко сраженным, что моменты, когда одолевало несчастье, были редкиичтовообщевконцеконцов равновесие восстанавливалось. Следовательно, какова бы ни была роль надежды в генезисе инстинкта самосохранения, этот последний представляет убедительное свидетельство относительной ценности жизни. На этом же основании там, где он утрачивает свою энергию или свою распространенность, можно быть уверенным, что жизнь сама теряет свою прелесть, что зло увеличивается, потому ли, что умножаются причины страдания, или потому, что уменьшается сила сопротивления индивидов. Если бы, таким образом, мы обладали объективным и доступным измерению фактом, выражающим изменения интенсивности этого чувства в различных обществах, то мы могли бы вместе с тем измерять изменения среднего несчастья в тех же обществах. Этот факт - число самоубийств. Подобно тому как редкость добровольных смертей в первобытных обществах - лучшее доказательство могущества и универсальности инстинкта самосохранения, факт увеличения их количества доказывает, что он теряет почву. Самоубийство появляется только с цивилизацией. Оно очень редко в низших обществах; по крайней мере единственный вид его, который в них постоянно наблюдают, содержит особые черты, делающие из него специфический тип, имеющий другое значение. Это акт не отчаяния, а самоотречения. Если у древних датчан, кельтов, фракийцев старик, доживший до престарелого возраста, кончал с собой, то потому, что его долг - освободить своих сотоварищей от бесполезного рта. Если вдова индуса не переживает своего мужа, а галл - вождя клана, если буддист бросается под колеса колесницы, везущей его идола, то потому, что моральные или религиозные предписания принуждают их к этому. Во всех этих случаях человек убивает себя не потому, что он считает жизнь дурной, но потому, что идеал его требует этой жертвы. Эти случаи добровольной смерти в такой же мере могут считаться самоубийствами в обычном смысле слова, как смерть солдата или медика, которые сознательно подвергают себя гибели, чтобы исполнить свой долг. Наоборот, настоящее самоубийство,самоубийство печальное, находится в эндемическом состоянии у цивилизованных народов. Оно распределяется даже географически, как и цивилизация. На картах самоубийств видно, что вся центральная область Европы занята обширным мрачным пятном, которое расположено между 47 и 57 градусами широты и между 20 и 40 градусами долготы. Это излюбленное место самоубийства; по выражению Морзелли, это суицидогенная зона Европы. Именно здесь находятся страны, где научная, художественная, экономическая деятельность достигли максимума; это Германия и Франция. Наоборот, Испания, Португалия, Россия, южнославянские народы относительно не затронуты. Италия, возникшая недавно, еще несколько защищена, но она теряет свой иммунитет по мере того, как прогрессирует. Одна Англия составляет исключение; но мы еще мало знаем о точной степени ее готовности к самоубийству. Внутри каждой страны мы констатируем ту же связь. Повсюду самоубийство свирепствует в городах сильнее, чем в деревнях. Цивилизация концентрируется в больших городах; самоубийство тоже. В нем даже видели иногда своего рода заразную болезнь, имеющую очагом распространения столицы и крупные города, откуда они распространяются по всей стране. Наконец, во всей Европе, исключая Норвегию, число самоубийств постоянно возрастает в течение целого века. По одному вычислению оно увеличилось втрое с 1821 по 1880 г. Ход цивилизации не может быть измерен с той же точностью, но известно, каким быстрым он был за это время. Можно было бы увеличить число доказательств. Различные классы населения доставляют для самоубийства контингент пропорционально степени их цивилизованности. Повсюду свободные профессии поражены более других, а земледелие наиболее пощажено. То же самое и с полами. Женщина менее, чем мужчина, втянута в движение цивилизации; она меньше участвует в нем и извлекает из него меньше выгоды. Она более напоминает некоторые черты первобытных натур, поэтому она убивает себя вчетверо реже мужчины. Но, возразят нам, если восходящее движение самоубийств указывает, что несчастье прогрессирует в некоторых пунктах, то не возможно ли, что в то же время счастье увеличивается в других? В этом случае положительное приращение, может быть, могло бы возместить нехватки в другом месте. Так, в некоторых обществах число бедняков увеличивается. Оно концентрируется только в меньшем числе рук. Но эта гипотеза мало применима к нашей цивилизации. Ибо, предполагая, что существует подобное возмещение, из этого можно было бы вывести только то, что среднее счастье осталось почти неизменным, или же если оно увеличилось, то на весьма незначительную величину, которая, не будучи пропорциональна величине усилия, затраченного на прогресс, не могла бы объяснить его. Но и сама гипотеза не имеет основания. Действительно, когда говорят об обществе, что оно более или менее счастливо по сравнению с другим, то говорят о среднем счастье, т. О том, которым наслаждаются члены этого общества в среднем. Так как они находятся в одинаковых условиях существования, поскольку подвержены действию одной и той же социальной и физической среды, то непременно существует известныйобщий для нихспособсуществованияи, следовательно, общий способ быть счастливым. Если из индивидуального счастья вычесть все то, что происходит от индивидуальных и местных причин, и оставить только продукт общих причин, то полученный таким образом остаток составляет именно то, что мы называем средним счастьем. Это, следовательно, величина абстрактная, но абсолютно единственная, не могущая изменяться в двух противоположных направлениях одновременно. Она может возрастать или уменьшаться, но невозможно, чтобы она одновременно и возрастала и уменьшалась. Она имеет то же единство и ту же реальность, что средний тип общества, средний человек Кетле, ибо она представляет счастье, которым, как считается, пользуется это идеальное существо. Следовательно, подобно тому как он не может одновременно стать большим и меньшим, более нравственным и менее нравственным, он не может также в одно время стать и счастливее и несчастнее. Но причины, от которых зависит увеличение числа самоубийств у цивилизованных народов, имеют некоторые общие черты. Действительно, самоубийства не происходят в отдельных местах, в некоторых частях общества, обходя другие; их наблюдают повсюду. В одних странах восходящее их движение быстрее, в других - медленнее, но оно существует повсюду без исключения. Земледельческие области менее подвержены самоубийству, чем промышленные, но доставляемый ими контингент все возрастает. Мы, стало быть, имеем дело с явлением, связанным не с какими-то местными и особыми обстоятельствами, но с общим состоянием социальной среды. Это состояниепо-разномуотражаетсяотдельнымисредами (провинции, профессии, религиозные исповедания и т. Д.); поэтому его действие не везде даст себя знать с одинаковой интенсивностью; но природа его от этого не изменяется. Это значит, что счастье,орегрессе которого свидетельствует развитие самоубийств, есть среднее счастье. Возрастающее число добровольных смертейне только доказывает, что имеется большое число индивидов, слишком несчастных, чтобы выносить жизнь, - это ничего бы не говорило о других, составляющих, однако, большинство, - но что общее счастье общества уменьшается. Следовательно, так как это счастье не может увеличиваться и уменьшаться одновременно, то увеличение его невозможно, раз увеличиваются самоубийства; другими словами, дефицит, существование которого они обнаруживают, не возмещается ничем. Причины, от которых они зависят, только часть своей энергии расходуют в форме самоубийств; оказываемое ими влияние гораздо обширнее. Там, где они не приводят человека к самоубийству, подавляя окончательно счастье, там они по меньшей мере сокращают в различных пропорциях нормальный избыток удовольствий над страданиями. Конечно, благодаря особой комбинации обстоятельств, может случиться, что в известных случаях их действие нейтрализуется, делая даже возможным приращение счастья; но эти случайные и частные изменения не влияют на социальное счастье. Какой статистик, впрочем, не увидит в росте общей смертности в определенном обществе признаки ослабления общественного здоровья? Значит ли это, что нужно приписать самому прогрессу и составляющему его условие разделению труда эти грустные результаты? Это обескураживающее заключение не вытекает с необходимостью из предыдущих фактов. Наоборот, весьма вероятно, что оба эти разряда фактов просто сопутствуют друг другу. Но это сопутствие достаточно доказывает, что прогресс не особенно увеличивает наше счастье, так как последнее уменьшается - и даже в весьма серьезных размерах - в то самое время, когда разделение труда развивается с неведомой до сих пор энергией и быстротой. Если нет основания допускать, что оно уменьшило нашу способность к наслаждению, то тем более невозможно думать, что оно увеличило ее. В конечном счете все, что мы сказали, есть только частное применение той общей истины, что удовольствие, как и страдание, явление главным образом относительное. Нет абсолютного, определяемого объективно счастья, к которому люди приближаются по мере того, как прогрессируют. Но, подобно тому как, по словам Паскаля, счастье мужчины не то же, что счастье женщины, счастье низших обществ не может быть нашим, и наоборот. Однако одно не больше другого. Относительную интенсивность его можно измерять только той силой, с которой оно привязывает нас к жизни вообще и нашему образу жизни в частности. Но самые первобытные народы столь же привязаны к существованию, и в частности к своему, как мы к своему. Они даже менее легко отказываются от него. Итак, но никакого пропорционального отношения между изменением счастья и прогрессом разделения труда. Это положение весьма важно. Из него следует, что для объяснения превращений, испытанных обществами, не нужно выяснять, какое влияние они оказывают на счастье людей, так как не это влияние вызвало их. Социальная наука должна решительно отказаться от тех утилитарных сравнений, которыми она слишком часто пользовалась. Кроме того, такие соображения по необходимости субъективны, ибо всякий раз, когда сравнивают удовольствия или интересы, то за неимением объективного критерия невозможно не бросить на весы свои собственные мнения и вкусы и не выдавать за научную истину то, что является только личным чувством. Это принцип, который уже Конт сформулировал весьма ясно. 'По существу, относительный дух, - говорит он, - в котором необходимо трактовать любые понятия положительной политики, должен сначала заставить нас удалить, как тщетное и пустое, метафизическое рассуждение о приращении человеческого счастья в различные эпохи цивилизации. Так как счастье каждого требует достаточной гармонии между совокупностью развития различных его способностей и особой системой обстоятельств, управляющих его жизнью, и так как, с другой стороны, такое равновесие постоянно и самопроизвольно стремится к некоторой степени, то невозможно, говоря об индивидуальном счастье, сравнить положительно каким-нибудь непосредственным чувством или рациональным путем социальные ситуации, полное приближение к которым абсолютно невозможно'. Ножеланиестатьсчастливее-единственный индивидуальный двигатель, могущий объяснить прогресс; по удалении его не остается другого. На каком основании индивид сам по себе станет вызывать изменения, постоянно требующие от него усилий, если он не извлекает из них большего счастья? Следовательно, определяющие причины социальной эволюции находятся вне его, т. В окружающей его среде. Если и он и общества изменяются, то потому, что изменяется эта среда. С другой стороны, так как физическая среда относительно постоянна, то она не может объяснить этот непрерывный ряд изменений. Поэтому исходные условия надо искать в социальной среде. Происходящие в ней изменения вызывают те, через проходят общества и индивиды. Таково методологическое правило, которое мы будем иметь случай применить и подтвердить в дальнейшем. III Однако можно было бы спросить, не вызывают ли некоторыеизменения, которым подвергается удовольствие (всилу уже самого факта длительности его существования), и самопроизвольные изменения в человеке и нельзя ли объяснить таким образом прогресс разделения труда? Вот как можно было бы представить это объяснение. Если удовольствие не есть счастье, то, во всяком случае, оно элемент его. Но оно теряет свою интенсивность от повторения; если же оно становится непрерывным, то совершенно исчезает. Время может нарушить равновесие, которое стремится установиться, и создать новые условия существования, к которым человек может приспособиться, только изменяясь. По мере того как мы привыкаем к известному счастью, оно убегает от нас, и мы вынуждены пуститься в новые поиски, чтобы его обнаружить. Нам нужно оживить это потухающее удовольствие более энергичными возбуждениями, т. Умножить или сделать интенсивнее те, которыми мы располагаем. Но это возможно только тогда, когда труд становится более производительным и, следовательно, более разделенным. Таким образом, всякий прогресс, осуществленный в науке, в искусстве, в промышленности, вынуждает нас к новому прогрессу для того только, чтобы не потерять плоды предыдущего. Значит, можнообъяснить развитие разделения труда игрою чистоиндивидуальных факторов, не вводя никакой социальной причины. Словом, если мы специализируемся, то не для приобретения новых удовольствий, но чтобы возместить разрушающее влияние, оказываемое временем на приобретенные удовольствия. Но как бы реальны ни были эти изменения удовольствия, они не могут играть той роли, которую им приписывают. Действительно, они происходят повсюду, где есть удовольствие, т.е. Повсюду, где имеются люди. Нет общества, к которому не приложимэтот психологический закон, но есть такие общества, в которыхразделение труда не прогрессирует. Мы видели действительно, что весьма большое число первобытных народов живет внеподвижном состоянии, из которого они даже недумают выйти. Они не стремятся ни к чему новому. Однако их счастье подчинено общему закону. Точно так же обстоит дело с деревней у цивилизованных народов. Разделение труда прогрессирует тут очень медленно и склонность к изменениям весьма слаба. Наконец, внутри одного и того же общества разделение труда развивается более или менее быстро в разные эпохи; влияние же времени на удовольствие всегда одно и то же. Значит, не оно вызывает развитие. Действительно, непонятно, как бы оно могло иметь такой результат. Невозможно восстановить равновесие, уничтоженное временем, и удержать счастье на постоянном уровне без усилий, тем более тягостных, чем более мы приближаемся к высшему пределу удовольствия; ибо в области, близкой к максимальному пункту, приращения, получаемые удовольствием, все ниже и ниже приращений соответствующего раздражения. Нужно больше работать за то же вознаграждение. Что выигрывают с одной стороны, то теряют - с другой, и избегают потери только путем новых издержек. Следовательно, чтобы эта операция была выгодна, нужно по крайней мере, чтобы потеря эта. Была важна, а потребность возместить ее - очень сильна. Но в действительности она имеет только весьма посредственную энергию, так как повторение не отнимает ничего существенного у удовольствия. Не надо, в самом деле, смешивать прелесть разнообразия с прелестью новизны. Первое -необходимое условие удовольствия, так как непрерывное наслаждение исчезает или превращается в страдание. Но время само по себе ire уничтожает разнообразия; необходима к этому еще непрерывность. Состояние, повторяющееся часто, но с перерывами, может оставаться приятным, ибо если непрерывность разрушает удовольствие, то или потому, что она делает его бессознательным, или потому, что выполнение всякой функции требует издержек, которые, продолжаясь непрерывно, истощают организм и становятся болезненными. Значит, если действие, будучи привычным, повторяется только через достаточно большие промежутки времени, оно все-таки будет ощущаться, и произведенные расходы смогут быть возмещены за это время. Вот почему здоровый взрослый человек всегда испытывает одинаковое удовольствие, когда пьет, ест, спит, хотя он это делает каждый день. То же происходит и с духовными потребностями, которые так же периодичны, как и психические функции, которым они соответствуют. Удовольствия, доставляемые нам музыкой, искусством, наукой, сохраняются в целостности, лишь бы они чередовались. Если непрерывность и может нечто, чего не может повторение, то она все же не внушает нам потребности в новых и непредвиденных возбуждениях. Ибо если онацеликом уничтожает сознание приятного состояния, то мы не можем заметить, что удовольствие, которое было связано с последним, также одновременно исчезло; оно, кроме того, заменяется тем общим ощущением благополучия, которое сопровождает регулярное выполнение функций, непрерывных в нормальном состоянии, и которое имеет не меньшую цену. Поэтому мы ни о чем не сожалеем. Кто из нас имел когда-либо желание чувствовать биение своего сердца или функционирование легких? Если же, наоборот, имеется страдание, то мы просто стремимся к состоянию, которое отличается от причиняющего нам боль. Но, чтобы прекратить это страдание, нет необходимости в особых ухищрениях. Известный предмет, к которому мы обыкновенно равнодушны, может в этом случае причинить нам большое удовольствие, если он составляет контраст с тем, что вызывает в нас страдание. Следовательно, в способе, каким время затрагивает основной элемент удовольствия, нет ничего, что могло бы побудить нас к какому-нибудь прогрессу. Правда, не так обстоит дело с новизной, привлекательность которой непродолжительна. Но если она и доставляет больше свежести удовольствию, то она не создает его. Это только второстепенное и преходящее качество, без которого оно может отлично существовать, хотя рискует быть тогда менее приятным. Поэтому, когда новизна исчезает, происходящая от этого пустота не слишком чувствительна, а потребность ее заполнить не очень интенсивна. Интенсивность ее уменьшает еще то, что она нейтрализуется противоположным, более сильным и более укоренившимся в нас чувством, а именно - потребностью устойчивости в наших наслаждениях и регулярности в наших удовольствиях. Мы любим перемену, но и то же время привязываемся к тому, что любим, и не можем без боли расстаться с ним. Кроме того, это необходимо для поддержания жизни, ибо если она невозможна без перемены, если гибкость ее увеличивается вместе со сложностью, то прежде всего, однако, она представляет собой целую систему устойчивых и регулярных функций. Есть, правда, индивиды, у которых потребность новизны достигает исключительной интенсивности. Ничто из существующего не удовлетворяет их; они жаждут невозможных вещей; они хотели бы установить новую действительность на месте имеющейся. Но эти неисправимые недовольные - больные, и патологический характер этого случая только подтверждает сказанное нами. Наконец, не нужно терять из виду, что эта потребность по природе своей весьма неопределенна. Она нас не привязывает ни к чему определенному, так как это потребность в чем-то, чего нет. Она, стало быть, только наполовину сформирована; ибо полная потребность включает два элемента: напряжение воли и определенный объект. Поскольку объект не дан извне, то он не может иметь другой действительности, кроме приданной ему воображением. Этот процесс - наполовину из области представлений. Он состоит, скорее, в комбинациях образов, в своего рода внутренней поэзии, чем в действительном движении воли. Он нас не заставляет выйти из самих себя; он только внутреннее возбуждение, которое ищет путь наружу, но еще не нашло его. Мы мечтаем о новых ощущениях, но это -неопределенное стремление, исчезающее, не найдя воплощения. Следовательно, даже там, где оно наиболее энергично, оно не может иметь силы твердых и определенных потребностей, которые, постоянно устремляя волю в одном и том же направлении и по проложенным путям, стимулируют ее тем повелительнее, чем менее оставляют места колебаниям, обсуждениям. Невозможно допустить, что прогресс - это только следствие скуки. Эта периодическая и в чем-то непрерывная переплавка человеческой природы была делом трудным, осуществлявшимся в муках. Невозможно, чтобы человечество вынесло столько страданий единственно с целью иметь возможность несколько разнообразить свои удовольствия и сохранить их первоначальную свежесть. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Теперь мы можем разрешить практическую задачу, которую мы перед собой поставили в начале этого труда. Если есть правило поведения, моральный характер которого неоспорим, так это то, которое повелевает нам осуществить в себе существенные черты коллективного типа. Оно достигает максимальной строгости в низших обществах. Там первая обязанность - это походить на всех, не иметь ничего личного ни в верованиях, ни в обычаях. В более развитых обществах требуемые сходства менее многочисленны; однако, как мы видели, и здесь есть такие сходства, отсутствие которых представляет собой моральный проступок. Преступление здесь имеет, без сомнения, меньшее число различных категорий; но теперь, как и прежде, если преступник - предмет осуждения, то потому, что он не подобен нам. Точно так же на низшей ступени просто безнравственные и запрещенные поступки суть те, которые свидетельствуют о несходствах менее глубоких, хотя и также серьезных. Впрочем, разве - не то же самое правило выражает общепринятая нравственность, хотя и несколько иным языком, когда она повелевает человеку быть человеком в полном смысле слова, т. Иметь все идеи и чувства, составляющие человеческое сознание? Конечно, если понимать эту формулу буквально, то человек, которым она нам предписывает быть, это человек вообще, а не человек такого-то и такого-то социального типа. Но в действительности это человеческое сознание, которое мы должны полностью осуществить в себе, есть не что иное, как коллективное сознание группы, к которой мы принадлежим. Из чего, в самом деле, может оно состоять, как не из идей и чувств, к которым мы более всего привязаны? Где будем мы искать черты нашей модели, как не в нас и вокруг нас? Если мы думаем, что этот коллективный идеал есть идеал всего человечества, то это потому, что он стал довольно общим и абстрактным, чтобы оказаться подходящим ко всем людям без различия. Но на деле каждый народ создает себе из этого так называемою человеческою типа частное представление, зависящее от его собственного темперамента. Каждый представляет его себе по своему образу. Даже моралист, воображающий, что он в состоянии силой мысли избавиться от влияния окружающих идей, не сможет достигнуть этого, ибо он проникнут ими насквозь, и, что бы он ни делал,: именно их он найдет в результате своих дедукций. Вот почему всякий народ имеет свою школу моральной философии, зависящую от его характера. С другой стороны, мы показали, что это правило имеет функцией предупредить всякое потрясение общего сознания и, следовательно, социальной солидарности и что оно может исполнить эту роль только тогда, когда оно обладает- моральным характером. Если оскорбления наиболее фундаментальных коллективных чувств будут терпимы, то общество неизбежно подвергнется дезинтеграции; необходимо, чтобы с ними боролись посредством той особенно энергичной реакции, которая связана с моральными правилами. Нообратноеправило,повелевающеенам специализироваться, имеет ту же самую функцию. Оно также необходимо для сплоченности обществ, по крайней мере начиная с известного момента их эволюции. Без сомнения, обусловленная им солидарность отличается от предыдущей; но если она и иная, то все же не менее необходимая. Высшие общества могут удерживаться в состоянии равновесия, только если труд в них разделен; притяжения подобною подобным все менее достаточно для достижения этого результата. Если, стало быть, моральный характер для первою из этих правил необходим, чтобы оно могло играть свою роль, то он не менее необходим и для второго. Оба они отвечают одной и той же социальной потребности и различаются только способом удовлетворения ее, потому что самые условия существования обществ тоже различны. Следовательно, не вдаваясь в спекулятивные соображения о первооснове этики, мы можем заключить о моральной ценности одного по ценности другого. Если с некоторых точек зрения между ними существует настоящий антагонизм, то не потому, что они служат различным целям, но потому, наоборот, что они ведут к одной цели, но противоположнымипутями. Следовательно, нет необходимости ни выбирать между ними раз навсегда, ни осуждать одно во имя другого; нужно в каждый исторический момент уделять каждому подобающее ему место. Вероятно, можно позволить себе дальнейшее обобщение. Предмет нашего исследования заставил нас классифицировать моральные правила и обозреть главные их виды. Благодаря этому мы теперь в состоянии составить себе представление или, по крайней мере, строить предположение не только о внешнем признаке моральных правил, но и о внутренней черте, общей всем им и могущей служить для их определения. Мы разделили их на два рода: правила с репрессивной санкцией - как диффузивной, так и организованной - и правила с реститутивной санкцией. Мы видели, что первые выражают условия той солидарности sui generis, которая вытекает из сходств и которой мы дали название механической; вторые выражают условия отрицательной и органической солидарности. Мы можем, таким образом, сказать вообще, что характерная черта моральных правил заключается в том, что они выражают основные условия социальной солидарности. Право и нравственность - это совокупность уз, привязывающих нас друг к другу и к обществу, создающих из массы индивидов единый связный агрегат. Морально, можно сказать, все то, что служит источником солидарности, все, что заставляет человека считаться сдругими,регулироватьсвоидвижениянетолько эгоистическими побуждениями. И нравственность тем прочнее, чем сильнее и многочисленнее эти узы. Неточно, очевидно, определять се (как это часто делали) через свободу; она состоит скорее в состоянии зависимости. Она не только не служит освобождению индивида, выделению его из окружающей среды, но, наоборот, имеет существенной функцией сделать из него неотъемлемую часть целого и, следовательно, отнять у него кое-что из свободы его действий. Иногда встречаются, правда,умы, не лишенные благородства, которые, однако, находят нестерпимой мысль об этой зависимости. Но они не замечают источников, откуда вытекает их собственная нравственность, так как эти источники слишком глубоки. Сознание - плохой судья того, что происходит в глубине бытия, потому что оно туда не проникает. Общество, стало быть, не чуждый, как часто думали, нравственности или же имеющий на нее только второстепенное влияние фактор. Наоборот, оно - необходимое условие ее. Ононепростая сумма индивидов, которые приносят, вступая в него, какую-то внутреннюю нравственность; человек моральное существо только потому, что он живет в обществе, ибо нравственность состоит в том, чтобы быть солидарным с группой, и она изменяется вместе с этой солидарностью. Пусть исчезнет социальная жизнь, и тотчас же, не имея точки опоры, исчезнет жизнь моральная. Естественное состояние у философов XVIII. Если не безнравственно, то, по меньшей мере, не нравственно; это признавал еще сам Руссо. Впрочем, мы вследствие этого не возвращаемся к формуле, которая выражает нравственность как функцию общественной пользы. Общество, без сомнения, не может существовать, если части его несолидарны; но солидарность - только одно из условий его существования. Есть много других, которые не менее необходимы и неморальны. Кроме того, может случиться, что в этой сети уз, составляющих нравственность, есть такие, которые неполезны или имеют силу, непропорциональную степени их полезности. Таким образом, понятие полезного не входит в качестве существенного элемента в наше определение. Что касается того, что называется индивидуальной нравственностью, то, если под этим понимать совокупность обязанностей, одновременно субъектом и объектом которых был бы индивид, обязанностей, которые связывали бы его только с самим собой и которые, следовательно, существовали бы даже тогда, когда он был бы, один, - это абстрактная концепция, не соответствующая ничему в действительности. Нравственность во всех своих степенях встречается только в общественном состоянии и изменяется только как функция социальных условий. Спрашивать себя, чем бы она могла быть, если бы общество не существовало, значило бы выйти из области фактов и вступить в область неосновательных гипотез и фантазий, которые невозможно проверить. Обязанности индивида по отношению к самому себе суть в действительности обязанности по отношению к обществу; они соответствуют известным коллективным чувствам, которые не позволено более оскорблять, составляют ли оскорбитель и оскорбленный одно или два различных лица. Теперь; например, во всех здоровых сознаниях существует очень живое чувство уважения человеческому достоинству, чувство, с которым мы должны сообразовывать наше поведение как в наших отношениях с самим собой, так и в отношениях с другими; и этом и заключается вся сущность так называемой индивидуальной нравственности. Всякий нарушающий ее поступок порицается даже тогда, когда преступник и его жертва составляют одно лицо. Вот почему, согласно кантовской формуле, мы должны уважать человеческую личность повсюду, где она встречается, т. Как у себя, так и у себе подобных. Чувство, объектом которого она является, в одном случае оскорбленоне менее, чем в другом. Разделение труда не только содержит в себе черту, по которой мы определяем нравственность; оно стремится вес более и более стать существенным условием социальной солидарности. По мере продолжения в процессе эволюции ослабляются узы, связывающие индивида с его семьей, с родной землей, с завещанными прошлым традициями, с коллективными обычаями группы. Становясь более подвижным, он легче меняет среду, покидает родных, с тем чтобы жить в другом месте более автономной жизнью, более самостоятельно формирует свои идеи и чувства. Без сомнения, от этого не исчезает всякое общее сознание; всегда остается, по крайней мере, тот культ личности, индивидуального достоинства, о котором мы сейчас говорили и который теперь является единственным объединяющим центром стольких умов. Но как мало этого, особенно когда думаешь о все возрастающем объеме социальной жизни и вследствие этого - индивидуальных сознании! Ибо так как они становятся объемистее, так как интеллект становится богаче, деятельность разнообразнее, то, чтобы нравственность стала постоянной, т. Чтобы индивид остался прикрепленным к группе с силой, хотя бы равной прежней, необходимо, чтобы связывающие его с ней узы стали сильнее и многочисленнее. Значит, если бы не образовалось других уз, помимо тех, которые происходят от сходств, то исчезновение сегментарного типа сопровождалось бы регулярным понижением уровня нравственности. Человек бы не испытывал достаточного умеряющего воздействия; он не чувствовал бы более вокруг себя и над собой того здорового давления общества, которое умеряет его эгоизм и делает из него нравственное существо. Вот что создает моральную ценность разделения труда. Благодаря ему индивид начинает сознавать свое состояние зависимости по отношению к обществу; именно от него происходят сдерживающие и ограничивающие его силы. Словом, так как разделение труда становится важным источником социальной солидарности, то оно вместе с тем становится основанием морального порядка. Можно, стало быть, в буквальном смысле сказать, что в высших обществах обязанность состоит не в том, чтоб расширять нашу деятельность, но в том, чтобы концентрировать и специализировать ее. Мы должны ограничить свой горизонт, выбрать определенное занятие и отдаться ему целиком, вместо того чтобы делать из своего существа какое-то законченное, совершенное произведение искусства, которое извлекает всю свою ценность из самого себя, а не из оказываемых им услуг. Наконец, эта специализация должна быть продвинута тем далее, чем к более высокому виду принадлежит общество. И другого предела ей поставить нельзя. Без сомнения, мы должны также работать для того, чтобы осуществить в себе коллективный тип, поскольку он существует. Есть общие чувства, идеи, без которых, как говорится, человек не человек. Правило, повелевающее нам специализироваться, остается ограниченным противоположным правилом. Наше заключение состоит не в том, что хорошо продвигать специализацию, насколько только это возможно, но насколько это необходимо. Что касается относительной доли каждой из этих противоположных обязанностей, то они определяются опытом и не могут быть вычислены a priori. Для нас было достаточно показать, что вторая не отличается по природе от первой, что она так же моральна и что, кроме того, эта обязанность становится все важней и настоятельней, потому что общие качества, о которых шла речь; все менее способны социализировать индивида. Не без основания, значит,общественное мнение испытывает все более явную антипатию к дилетанту и даже к тем людям, которые, увлекаясь исключительно общим культурным развитием, не хотят отдаваться целиком какому-нибудь профессиональному занятию. Действительно, они слабо связаны с обществом, или, если угодно, общество мало привязывает их; они ускользают от него, и именно потому, что они не чувствуют его ни с должной живостью, и с должным постоянством. Они не сознают всех обязанностей, которые возлагает на них их положение социальных существ. Так как общий идеал, к которому они привязаны, по вышеизложенным основаниям носит формальный и неопределенный характер, то он не может далеко вывести их из них самих. Когда не имеешь определенной цели, не многим дорожишь и, следовательно, не намного можешь подняться над более или менее утонченным эгоизмом. Наоборот, тот, кто отдался определенному занятию, каждое мгновение слышит зов общей солидарности, исходящий от тысячи обязанностей профессиональной морали. Но разве разделение труда, делая из каждого из нас неполное существо, не влечет за собою умаления индивидуальной личности? Вот упрек, часто ему адресуемый. Заметим прежде всего, что трудно понять, почему сообразнее с логикой человеческой природы развиваться вширь, а не вглубь. Почему более обширная, но более разбросанная деятельность выше деятельности более концентрированной, но ограниченной? Почему достойнее быть полным и посредственным, чем жить более специальной, но более интенсивной жизнью, особенно если у нас есть возможность найти то, что мы таким образом теряем благодаря ассоциации с другими существами, обладающими тем, чего нам недостает, и дополняющими нас? Исходя из принципа, что человек должен осуществить свое, как говорит Аристотель. Но эта природа не остается постоянной в различные моменты истории; она изменяется вместе с обществами. У низших народов собственно человеческое действие - это походить на своих товарищей, осуществлять в себе все черты коллективного типа, который тогда еще более, чем теперь, смешивают с человеческим типом. Но в более развитых обществах его природа в значительной мере - это быть органом общества и его подлинное действие, следовательно, это играть свою роль органа. Более того: индивидуальная личность не только не уменьшается благодаря прогрессу специализации, но развивается вместе с разделением труда. Действительно, быть личностью - это значит быть самостоятельным источником действия. Человек приобретает это качество только постольку, поскольку в нем есть нечто, принадлежащее лично ему и индивидуализирующее его, поскольку он - более чем простое воплощение родового типа его расы и группы. Скажут, что во всяком случае он одарен свободной волей и что этого достаточно для основания его личности. Но, как бы дело ни обстояло с этой свободой, предметом стольких споров, не этот метафизический, безличный, неизменный атрибут может служить единственной основой конкретной; эмпирической и изменчивой личности индивида. Последняя не может быть установлена абстрактной властью выбирать между двумя противоположностями; нужно еще, чтоб эта способность проявлялась в целях и мотивах, свойственных именно действующему лицу. Другими словами, необходимо, чтобы сами материалы сознания имели личностный характер. Но мы видели во второй книге этого сочинения, что такой результат происходит прогрессивно, по мере того как прогрессирует само разделение труда. Исчезновение сегментарного типа, обусловливал большую специализацию, выделяет в то же время отчасти индивидуальное сознание из поддерживающей его органической среды и облекающей его социальной среды, и вследствие этого двойного освобождения индивид все более становится независимымфакторомсвоегособственного поведения.Разделение трудасамоспособствует этому освобождению, ибо индивидуальные натуры, специализируясь, становятся сложнее и в силу этого отчасти избавлены от коллективного воздействия и от наследственных влияний, которые могут действовать только на простые и общие вещи. Только благодаря какой-то иллюзии можно было думать, что личность была более цельной до проникновения в нее разделения труда. Без.сомнения, рассматривая с внешней стороны разнообразие охватываемых тогда индивидом занятий, можно подумать, что он развивается более свободным и полным образом. Но в действительности эта демонстрируемая им деятельность - не его деятельность. Это общество, раса, действующая в нем и через него; он только посредник, через которого они осуществляются. Его свобода только кажущаяся, а его личность заимствована. Так как жизнь этих обществ в некоторых отношениях менее регулярна, то думают, что оригинальные таланты могут проявляться там легче, что всякому легче следовать собственным вкусам, что более широкое место оставлено для свободной фантазии. Но это значит забывать, что личные чувства тогда весьма редки. Если движущие силы, управляющие поведением, не возвращаются с той же периодичностью, как теперь, то тем не менее они коллективны, следовательно, безличны, и то же самое с внушаемыми ими действиями. С другой стороны, мы выше показали, как деятельность становится богаче и интенсивнее, по мере того как она специализируется. Таким образом, прогресс индивидуальной личности и прогресс разделения труда зависят от одной и той же причины. Невозможно хотеть одного, не желая другого. Но никто теперь не оспаривает повелительного характераправила, приказывающего нам быть - быть все более и более - личностью. Еще одно последнее соображение покажет, насколько разделение труда связано со всей нашейморальной жизнью. Давно уже люди лелеют мечту об осуществлении наконец на деле идеала человеческого братства. Народы взывают к состоянию, когда война не будет законом международных отношений, когда отношения между обществами будут мирно регулироваться, как регулируются уже отношения индивидов между собой, когда все люди будут сотрудничать в одном деле и житьоднойжизнью.Хотяэтистремленияотчасти нейтрализуются другими, направленными на то отдельное общество, часть которого мы составляем, тем не менее они весьма живы и все более и более усиливаются. Но они могут быть удовлетворены только тогда, когда все люди образуют одно общество, подчиненное одним законам. Точно так, как частные конфликты могут сдерживаться только регулирующим действием общества, заключающеговсебеиндивидов,так и интерсоциальные конфликты могут сдерживаться только регулирующим действием одного общества, заключающего внутри себя все другие. Единственная сила, способная умерить индивидуальный эгоизм, - это сила группы; единственная сила, способная умерять эгоизм групп, - это сила другой охватывающей их группы. Если поставить задачу в таком виде, то нужно признаться, что этот идеал еще далек от своего полного осуществления, ибо имеется слишком много интеллектуальных и моральных различий между социальными типами, сосуществующими на земле, чтоб они могли жить по-братски внутри одного общества. Но зато возможно соединение обществ одного и того же вида, и в этом направлении, по-видимому, движется наша эволюция. Мы уже видели, что над европейскими народами стремится образоваться самопроизвольным движением европейское общество, обладающее отныне некоторым самосознанием и первоначальной организацией. Если образование единого человеческого общества вообще невозможно (что, однако, не доказано), то, по крайней мере, образование все более обширных обществ бесконечно приближает нас к цели. Этот факт, впрочем, ни в чем не противоречит данному нами определению нравственности, так как, если мы связаны с человечеством и должны быть с ним связаны, то потому, что оно - общество, которое находится в процессе самореализации и с которым мы солидарны. Но мы знаем, что более обширные общества не могут формироваться без развития разделения труда, ибо они не могут удерживаться в равновесии без большей специализации функций; но и одного увеличения числа конкурентов было бы достаточно; чтобы произвести механически этот результат; и это тем более, что приращение объема обычно не совершается без приращения плотности. Можно, стало быть, сформулировать следующее положение: идеал человеческого братства может осуществляться только в той мере, в какой прогрессирует разделение труда. Нужно сделать выбор: или отказаться от своей мечты, или мы откажемся далее сужать свою деятельность, или же продолжать ее осуществление, но при указанном нами условии. Но если разделение труда производит солидарность, то не потому только, что оно делает из каждого индивида обменщика (echangiste), как говорят экономисты, а потому, что создает между людьми целую систему прав и обязанностей, надолго связывающих их друг с другом. Точно так же, как социальные сходства дают начало праву и нравственности, защищающим их, разделение труда дает начало правилам, обеспечивающим мирное и регулярное сотрудничество разделенных функций. Если экономисты думали,чтоонопорождаетдостаточную солидарность, каким бы образом она ни совершалась, и если, следовательно, они утверждали, что человеческие общества могут и должны распадаться на чисто экономические ассоциации, то это потому, что они считали, будто оно затрагивает только индивидуальные и временные интересы. По этой теории, следовательно, только индивиды правомочны судить о конфликтующих интересах и о способе, каким они должны уравновешиваться, т. Именно они правомочны определять условия, при которых должен происходить обмен. А так как эти интересы находятся в беспрерывном становлении, то, ни для какой постоянной регламентации нет места. Но такая концепция во всех отношениях не соответствует фактам. Разделение труда ставит друг против друга не индивидов, а социальные функции. Но общество заинтересовано в деятельности последних: сообразно тому, сотрудничают они правильно или нет, оно будет здоровым или больным. Его существование, таким образом, зависит от них, и тем теснее, чем они более разделены. Вот почему оно не может оставить их в состоянии неопределенности; да, впрочем, они определяются сами собой. Так образуются эти правила, число которых возрастает по мере того, как труд разделяется, и отсутствие которых делает органическую солидарность или невозможной, или несовершенной. Но недостаточно, чтоб были правила, необходимо еще, чтоб они были справедливы, а для этого необходимо, чтобы внешние условия конкуренции были равны. Если, с другой стороны, вспомнить, что коллективное сознание все более и более сводится к культу индивида, то мы увидим, что нравственность организованных обществ сравнительно с нравственностью сегментарных обществ характеризуется тем, что она имеет нечто более человеческое, следовательно, более рациональное. Она не связывает нашу деятельность с целями, которые прямо не затрагивают нас; она не делает из нас служителей идеальных сил, по природе совершенно отличных от нашей силы и следующих собственным путем, не занимаясь человеческими интересами. Она требует от нас только быть гуманными и справедливыми к нам подобным, хорошо делать свое дело, работать над тем, чтобы каждый был призван к функции, которую он может лучше всего исполнять, и получал настоящую цену за свои усилия. Составляющие ее правила не имеют принудительной силы, подавляющей всякое исследование; так как они сделаны для нас и, в известном случае, нами, то мы более свободны по отношению к ним. Мы хотим понять их и меньше боимся их изменять. Нужно, впрочем, остерегаться считать такой идеал недостаточно основательным под предлогом, что он слишком земной и слишком достижимый. Идеал бывает выше не оттого, что он трансцендентное, но оттого, что раскрывает перед нами более обширные перспективы. Важно, чтобы он не парил над нами высоко, рискуя стать для нас чуждым, но открывал для нашей деятельности достаточно обширное поприще, а пока до осуществления нашего идеала еще далеко: Мы слишком хорошо чувствуем, какое это трудное дело - создать общество, где каждый индивид будет занимать то место, которого он заслуживает, и будет вознаграждаться так, как он заслуживает; где, следовательно, все будут сотрудничать для блага всех и каждого. Точно так же одна нравственная система не выше другой оттого, что она повелевает более жестко и авторитарно, оттого, что она избавлена от рефлексии. Несомненно, требуется, чтобы она привязывала нас к чему-то иному, нежели мы сами, но она не обязательно должна привязывать нас до такой степени, чтобы делать нас неподвижными. Справедливо было сказано, что мораль, а под ней следует понимать не только учения, но и нравы, испытывает опасный кризис. Предшествующее изложение может помочь нам понять природу и причины этого болезненного состояния. За небольшой промежуток времени в структуре наших обществ произошли глубокие изменения; они освободились от сегментарного типа со скоростью и в масштабах, подобных которым нельзя найти в истории. Поэтому нравственность, соответствующая этому типу, испытала регресс, но другая не развилась достаточно быстро, чтобызаполнить пустоту, оставленную прежней нравственностью в наших сознаниях. Наша вера поколеблена; традиция потеряла свою власть; индивидуальное суждение освободилось от коллективного. Но, с другой стороны, у функций, разъединившихся в ходе переворота, еще не было времени для взаимного приспособления, новая жизнь, как бы сразу вырвавшаяся наружу, еще не смогла полностью организоваться, причем организоваться прежде всего так, чтобы удовлетворить потребность в справедливости, овладевшую нашими сердцами. Если это так, то лекарство от зла состоит не в том, чтобы стараться во что бы то ни стало воскресить традиции и обычаи, которые, не отвечая более теперешним социальным условиям, смогут жить лишь искусственной и кажущейся жизнью. Что необходимо - так это прекратить аномию, найти средства заставить гармонически сотрудничать органы, которые еще сталкиваются в беспорядочных движениях, внести в их отношения больше справедливости, все более ослабляя источник зла - разного рода внешнее неравенство. Наше болезненное состояние не носит интеллектуального характера, как иногда думают; оно зависит от более глубоких причин. Мы страдаем не потому, что уже не знаем, на каком теоретическом понятии основывать нравственность, практиковавшуюся до сих пор, но потому, что в некоторых своих элементах эта нравственность необратимо потрясена, а та, которая нам необходима, находится еще в процессе формирования. Наше беспокойство происходит не оттого, что критика ученых разрушила традиционное объяснение наших обязанностей; следовательно, никакая новая система не сможет его рассеять. Но из того, что некоторые из этих обязанностей не основаны на действительном положении вещей, следует ослабление связи, которое будет исчезать только вместе с установлением и упрочением новой дисциплины. Словом, наш первейший долг в настоящее время - создать себе нравственность. Такое дело невозможно осуществить посредством импровизации в тиши кабинета; оно может возникнуть только самопроизвольно, постепенно, под давлением внутренних причин, благодаря которым оно становится необходимым. Рефлексия же может и должна послужить тому, чтобы наметить цель, которую надо достигнуть. Именно это мы и попытались сделать. Доказывая нравственную роль разделения труда, Дюркгейм как бы прямо полемизирует с одной из преобладающих тенденций российской социальной мысли. Хотя в России имели место и позитивные оценки социальной и моральной роли разделения труда, в целом они встречались довольно редко. И это неудивительно. В условиях тогдашней России, где сословные барьеры были чрезвычайно велики, а возможности социального продвижения для представителей низших сословий, слоев, групп, были минимальными, положение о том, что разделение труда - это процесс благотворный в социальном и нравственном отношениях, - выступало как обоснование полезности неравенства возможностей, необходимости привилегий и отсутствия свободы выбора. В глазах демократически и гуманистически настроенных кругов российской интеллигенции такая позиция выступала как обоснование и оправдание вопиющей социальной несправедливости. Таким образом, рецепция идей, представленных в книге Дюркгейма «О разделении общественного труда», в России была достаточно активной. Причина этого заключалась, в том, что разрабатываемые в данной книге Дюркгейма ключевые проблемы и понятия занимали одновременно важнейшее место и в российском обществе, и в российской социальной мысли ХIХ - начала ХХ веков. Но трактовка этих тем у русских мыслителей и французского социолога в большинстве случаев существенно различались. Заключение Эмиль Дюркгейм, по праву, считается одним из общепризнанных создателей теории общественного разделения труда. Данная тематика является одной из центральных в работах французского социолога. Эмиль Дюркгейм наиболее четко сформулировал социологическую проблему разделения труда. Он обобщил идею о том, что именно разделение труда является тем базисным процессом, который в ходе эволюции ведет к преобразованию общества, детерминирует в нем формирование интегративных характеристик и свойств, которые в своем единстве образуют социальную целостность и моральную сплоченность индивидов. Было выяснено, что феномен разделения труда в жизни общества играет неоднозначную роль. Ведь общество, физически и морально уплотняясь, вызывает разделение труда, что, в свою очередь, детерминирует сплоченность общества, зависимость его членов друг от друга. Но в тоже время, разделение труда является одним из основополагающих условий, определяющих социальное неравенство, стратификацию общества, что, в свою очередь, ведет к формированию особых внутригрупповых и межгрупповых интересов и ценностей. Причем, достаточно часто изменения социальной стратификации обусловливают рост конфликтов, конкуренции, столкновения интересов, борьбу за распределение и перераспределение ресурсов. Разделение труда есть результат борьбы за существование, но оно представляет ее смягченную форму. Благодаря разделению труда соперникам не приходится истреблять друг друга, они могут сосуществовать бок о бок, проводя вынужденную специализацию. Также было установлено, что на процесс разделения труда большое влияние различные факторы; среди основных факторов, положительно влияющих на процесс разделения труда, можно отметить рост населения и увеличение его плотности и развитие потребностей. Наоборот, к тормозящим факторам следует относить - институциональные факторы и фактор наследственности. Феномен разделения труда Дюркгеймом понимался в довольно широком социальном контексте как процесс, который обеспечивает переход от механической солидарности общества к его органическим формам. Разделение труда в соответствии с таким подходом - наиболее значимый интегративный социальный фактор, который не ограничивается только сферой экономики, а охватывает все социальные институты и обеспечивает и воспроизводит единство общества в целом. Вместе с тем, рассматривая аномию как патологию, вызванную, прежде всего, анормальным разделением труда, Дюркгейм полагал, что она в принципе поддается лечению. Очевидно, что в обществе с органической солидарностью уже нельзя восстановить единую мораль, религию, общие коллективные представления, но их функциональной альтернативой может стать еще большее углубляющееся структурное разделение труда. Значение творчества Дюркгейма для последующего развития социологии и влияние на нее определялись не только его работами, но и мощной школой исследователей, которая осталась после него, в числе которых важную роль сыграли российские мыслители множество их работ, посвященных проблематике теории общественного разделения труда. В последние годы дюркгеймовское наследие и его школы в различных странах активно изучаются, переосмысливаются и обосновываются. Научное сообщество все так же считает это наследие плодотворным и актуальным для дальнейшего развития социологического знания. Список использованных источников 1 Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996. Обычаи и приличия // Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские / пер. Минск: Современный литератор, 1998. 3 Дюркгейм Э. Метод социологии // Дюркгейм Э. Ее предмет, метод, предназначение / пер. М.: Канон, 2006. Краткая хрестоматия по истории социологии. Классический период. Краснодар: типография Краснодарского государственного университета культуры и искусств, 2008. Эмиль Дюркгейм в России. М.: ГУ-ВШЭ, 1999. 6 Михайловский Н. Еще о Дюркгейме и его теории «общественного разделения труда» // Михайловский Н. Социологические взгляды Дюркгейма // Русское богатство, 1999 г. 8 Дюркгейм Э. Метод социологии // Дюркгейм Э. Ее предмет, метод, предназначение / пер. М.: Канон, 2006. 9 Чумаков Б.Н. Избранные лекции. - М.: Российское педагогическое агентство. 87-88 10 Ковалева А. Аномия // Знание. Умение, 2005. [Электронный ресурс] URL: 4/Kovaleva/30.pdf 11 Сорокин П. Преступление и кара, подвиг и награда. 12 Хвостов В. Теория исторического процесса. Очерки по философии и методологии истории. 13 Ковалевский М. Современные социологи. М.: Норма, 1905. 14 Тахтарев К. Наука об общественной жизни. М.: Норма, 1919. 16 Ковалева А. Аномия // Знание. Умение, 2005. [Электронный ресурс] URL: 4/Kovaleva/30.pdf 17 Дюркгейм Э., Мосс М. О некоторых первобытных формах классификации. К исследованию коллективных представлений // Мосс М. Труды по социальной антропологии. 18 Дюркгейм Э. Норма и патология. Социология преступности (Современные буржузные теории). М.: Изд-во Прогресс, 1966. [Электронный ресурс] URL: Buks/Sociolog/ Durkgeim/Norm_Pat.php Размещено на Allbest.ru. С чего началась Вторая мировая война. Кадры из архива 1 сентября 1939 года Германия вторглась в Польшу. Великобритания и Франция 3 сентября объявили Германии войну. Справочная таблица по истории Второй мировой войны (краткая), даты и исторические события с 1939г по 1945г. 1 — Нападение Германии на Польшу. Италия объявляет себя в состоянии «не ведения войны». Великобритания и Франция требуют прекращения военных действий и отвода немецких войск из Польши. На внеочередной Четвёртой сессии Верховного Совета СССР принят Закон о всеобщей воинской. Вторая мировая война — крупнейшая в истории человечества война, развязанная фашистской Германией, Италией и милитаристской Японией. В войну было втянуто 61. Курской битвой (1943) и выходом на Днепр был завершен коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. Информация про Великую отечественную войну. Важнейшие события Великой Отечественной войны. 22 июня - вероломное нападение фашистской Германии и ее сателлитов на Советский Союз. Начало Великой Отечественной войны Советского Союза против немецко-фашистских захватчиков. В апреле-июне 1940 года германские войска оккупировали Данию и Норвегию, 10 мая 1940 года вторглись в Бельгию (капитулировала 28 мая), Нидерланды (капитулировали 14 мая), Люксембург, а затем через их территории во Францию (капитулировала 22 июня). 10 июня 1940 года в войну на стороне Германии вступила Италия. В апреле 1941 года Германия захватила территории Греции и Югославии. Таким образом, к концу первого периода все страны Западной и Центральной Европы оказались оккупированными фашистской Германией и Италией. Из Европы война перекинулась на другие континенты. Итало-немецкие войска развернули наступление в Северной Африке. Они рассчитывали осенью 1941 года приступить к завоеванию Среднего Востока, а затем Индии, где предполагалась встреча германских и японских войск. Второй период войны (22 июня 1941 года — 18 ноября 1942 года) 22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз. Вступление СССР в войну определило ее новый качественный этап. 12 июля 1941 года было заключено соглашение между СССР и Великобританией о совместных действиях против Германии, 2 августа 1941 года достигнуто соглашение с США о военно-экономическом сотрудничестве. 24 сентября СССР присоединился к Атлантической хартии (1941). На Московской конференции (29 сентября — 1 октября 1941 года) СССР, Великобритания и США рассмотрели вопрос о взаимных военных поставках. В августе-сентябре 1941 года советские и английские войска вступили в Иран, чем предотвратили опасность создания фашистских опорных баз на Ближнем Востоке. Первым крупным поражением вермахта явился разгром немецко-фашистских войск в Московской битве (1941-1942), в ходе которой был окончательно сорван фашистский 'блицкриг', развеян миф о непобедимости вермахта. 7 декабря 1941 года нападением на Перл-Харбор Япония развязала войну против США. 8 декабря США, Великобритания и ряд других государств объявили войну Японии. 11 декабря Германия и Италия объявили войну США. Вступление в войну США и Японии повлияло на соотношение сил, увеличило масштабы вооруженной борьбы. В Северной Африке в ноябре 1941 года и в январе-июне 1942 года боевые действия велись с переменным успехом, затем вплоть до осени 1942 года наступило затишье. В Атлантике германские подводные лодки продолжали наносить большой урон флотам союзников (к осени 1942 года тоннаж потопленных судов, главным образом в Атлантике, составил свыше 14 миллионов тонн). На Тихом океане Япония в начале 1942 года оккупировала Малайзию, Индонезию, Филиппины, Бирму, нанесла крупное поражение английскому флоту в Сиамском заливе, англо-американо-голландскому флоту в Яванской операции и установила господство на море. Американские ВМС и ВВС, значительно усиленные к лету 1942 года, в морских сражениях в Коралловом море (7-8 мая) и у острова Мидуэй (июнь) нанесли поражение японскому флоту. Третий период войны (19 ноября 1942 года — 31 декабря 1943 года) начался контрнаступлением советских войск, завершившимся разгромом 330-тысячной немецкой группировки в ходе Сталинградской битвы (17 июля 1942 — 2 февраля 1943), которая положила начало коренному перелому в Великой Отечественной войне и оказала большое влияние на дальнейший ход всей Второй мировой войны. Началось массовое изгнание врага с территории СССР. Курской битвой (1943) и выходом на Днепр был завершен коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. Битва за Днепр (1943) опрокинула расчеты противника на ведение затяжной войны. В конце октября 1942 года, когда вермахт вел ожесточенные бои на советско-германском фронте, англо-американские войска активизировали военные действия в Северной Африке, проведя Эль-Аламейнскую операцию (1942) и Северо-Африканскую десантную операцию (1942). Весной 1943 года они провели Тунисскую операцию. В июле-августе 1943 года англо-американские войска, используя благоприятную обстановку (главные силы немецких войск участвовали в Курской битве), высадились на острове Сицилия и овладели им. 25 июля 1943 года фашистский режим в Италии рухнул, 3 сентября она заключила перемирие с союзниками. Выход Италии из войны положил начало распаду фашистского блока. 13 октября Италия объявила войну Германии. Немецко-фашистские войска оккупировали ее территорию. В сентябре союзники высадились в Италии, но не смогли сломить оборону немецких войск и в декабре приостановили активные действия. На Тихом океане и в Азии Япония стремилась удержать территории, захваченные в 1941-1942 годах, не ослабляя группировки у границ СССР. Союзники, начав осенью 1942 года наступление на Тихом океане, овладели островом Гуадалканал (февраль 1943 года), высадились на Новой Гвинее, освободили Алеутские острова. Четвертый период войны (1 января 1944 года — 9 мая 1945 года) начался новым наступлением Красной Армии. В результате сокрушительных ударов советских войск немецко-фашистские захватчики были изгнаны из пределов Советского Союза. В ходе последующего наступления ВС СССР осуществили освободительную миссию в отношении стран Европы, сыграли при поддержке их народов решающую роль в освобождении Польши, Румынии, Чехословакии, Югославии, Болгарии, Венгрии, Австрии и других государств. Англо-американские войска высадились 6 июня 1944 года в Нормандии, открыв второй фронт, и начали наступление в Германии. В феврале состоялась Крымская (Ялтинская) конференция (1945) руководителей СССР, США, Великобритании, рассмотревшая вопросы послевоенного устройства мира и участия СССР в войне с Японией. Зимой 1944-1945 годов на Западном фронте немецко-фашистские войска в ходе Арденнской операции нанесли поражение союзным войскам. Для облегчения положения союзников в Арденнах по их просьбе Красная Армия начала свое зимнее наступление раньше намеченного срока. Восстановив положение к концу января, союзные войска в ходе Маас-Рейнской операции (1945) форсировали реку Рейн, а в апреле провели Рурскую операцию (1945), закончившуюся окружением и пленением крупной группировки противника. В ходе Северо-Итальянской операции (1945) союзные войска, медленно продвигаясь на север, с помощью итальянских партизан в начале мая 1945 года полностью овладели Италией. На Тихоокеанском ТВД союзники проводили операции по разгрому японского флота, освободили ряд островов, оккупированные Японией, приблизились непосредственно к Японии и перерезали ее коммуникации со странами Юго-Восточной Азии. В апреле-мае 1945 года советские ВС разгромили в Берлинской операции (1945) и Пражской операции (1945) последние группировки немецко-фашистских войск и встретились с войсками союзников. Война в Европе окончилась. 8 мая 1945 года Германия безоговорочно капитулировала. 9 мая 1945 года стал Днем Победы над фашисткой Германией. Пятый период войны (9 мая — 2 сентября 1945 года) На Берлинской (Потсдамской) конференции (1945) СССР подтвердил свое согласие вступить в войну с Японией. В политических целях США 6 и 9 августа 1945 года провели атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. 8 августа СССР объявил войну Японии и 9 августа начал военные действия. В ходе советско-японской войны (1945) советские войска, разгромив японскую Квантунскую армию, ликвидировали очаг агрессии на Дальнем Востоке, освободили Северо-Восточный Китай, Северную Корею, Сахалин и Курильские острова, ускорив тем самым окончание Второй мировой войны. 2 сентября Япония капитулировала. Вторая мировая война завершилась. Вторая мировая война явилась крупнейшим военным столкновением в истории человечества. Она длилась 6 лет, в рядах ВС находились 110 миллионов человек. Во второй мировой войне погибло свыше 55 миллионов человек. Наибольшие жертвы понес Советский Союз, потерявший 27 миллионов человек. Ущерб от прямого уничтожения и разрушения материальных ценностей на территории СССР составил почти 41% всех стран-участниц войны. Материал подготовлен на основе информации открытых источников. Версия 5.1.11 beta. Чтобы связаться с редакцией или сообщить обо всех замеченных ошибках, воспользуйтесь. © 2018 МИА «Россия сегодня» Сетевое издание РИА Новости зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор) 08 апреля 2014 года. Свидетельство о регистрации Эл № ФС77-57640 Учредитель: Федеральное государственное унитарное предприятие 'Международное информационное агентство 'Россия сегодня' (МИА 'Россия сегодня'). Главный редактор: Анисимов А.С. Адрес электронной почты Редакции: [email protected] Телефон Редакции: 7 (495) 645-6601 Настоящий ресурс содержит материалы 18+. Регистрация пользователя в сервисе РИА Клуб на сайте Ria.Ru и авторизация на других сайтах медиагруппы МИА «Россия сегодня» при помощи аккаунта или аккаунтов пользователя в социальных сетях обозначает согласие с данными правилами. Пользователь обязуется своими действиями не нарушать действующее законодательство Российской Федерации. Пользователь обязуется высказываться уважительно по отношению к другим участникам дискуссии, читателям и лицам, фигурирующим в материалах. Публикуются комментарии только на тех языках, на которых представлено основное содержание материала, под которым пользователь размещает комментарий. На сайтах медиагруппы МИА «Россия сегодня» может осуществляться редактирование комментариев, в том числе и предварительное. Это означает, что модератор проверяет соответствие комментариев данным правилам после того, как комментарий был опубликован автором и стал доступен другим пользователям, а также до того, как комментарий стал доступен другим пользователям. Великая отечественная война 1941-1945 гг Германия К 22 июню 1941 года у границ СССР было сосредоточено и развёрнуто три группы армий (всего 181 дивизия, в том числе 19 танковых и 14 моторизованных, и 18 бригад)[4], поддерживаемых тремя воздушными флотами. Группа армий «Север» (29 немецких дивизий при поддержке 1-го воздушного флота) под командованием генерал-фельдмаршала В. На Балтике для поддержки группы армий «Север» и действий против Балтийского флота немецким командованием было выделено около 100 кораблей, в том числе 28 торпедных катеров, 10 минных заградителей, 5 подводных лодок, сторожевые корабли и тральщики. Группа армий «Центр» (50 немецких дивизий и 2 немецкие бригады, поддерживаемые 2-м воздушным флотом) под командованием генерал-фельдмаршала Ф. Дивизии и бригады были объединены в 9-ю и 4-ю полевые армии, а также 2-ю и 3-ю танковые группы. Ггруппа армий «Юг» (44 немецкие, 13 румынских дивизий, 9 румынских и 4 венгерские бригады, которые поддерживались 4-м воздушным флотом и румынской авиацией)[8] под командованием Г. Группировка была разбита на 1-ю танковую группу, 6-ю, 11-ю и 17-ю немецкие армии, 3-ю и 4-ю румынские армии а также венгерский корпус. Помимо этих сил на территории оккупированной Норвегии и в Северной Финляндии — от Варангер-фьорда до Суомуссалми — была развёрнута отдельная армия вермахта «Норвегия» под командованием генерала Н. В резерве ОКХ находилось 24 дивизии. Всего для нападения на СССР было сосредоточено свыше 5,5 млн чел., 3 712 танков, 47 260 полевых орудий и миномётов, 4 950 боевых самолётов[11]. Советский Союз На 22 июня 1941 года в приграничных округах и флотах СССР имелось 3 289 850 солдат и офицеров, 59 787 орудий и миномётов, 12 782 танка, из них 1475 танков Т-34 и КВ, 10 743 самолёта. В составе трёх флотов имелось около 220 тыс. Человек личного состава, 182 корабля основных классов (3 линкора, 7 крейсеров, 45 лидеров и эсминцев и 127 подводных лодок). Непосредственную охрану государственной границы несли пограничные части (сухопутные и морские) восьми пограничных округов. Вместе с оперативными частями и подразделениями внутренних войск они насчитывали около 100 тыс. Отражение возможного нападения с запада возлагалось на войска пяти приграничных округов: Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого и Одесского. С моря их действия должны были поддерживать три флота: Северный, Краснознамённый Балтийский и Черноморский. Войска Прибалтийского военного округа под командованием генерала Ф. Кузнецова включали в себя 8-ю и 11-ю армии, 27-я армия находилась на формировании западнее Пскова. Эти части держали оборону от Балтийского моря до южной границы Литвы, на фронте протяжённостью 300 км. Войска Западного особого военного округа под командованием генерала Д. Павлова прикрывали минско-смоленское направление от южной границы Литвы до реки Припять на фронте протяжённостью 470 км. В состав этого округа входили 3-я, 4-я и 10-я армии. Кроме того соединения и части 13-й армии формировались в районе Могилёв, Минск, Слуцк. Войска Киевского особого военного округа под командованием генерала М. Кирпоноса в составе 5-й, 6-й, 12-й и 26-й армий и соединений окружного подчинения занимали позиции на фронте протяжённостью 860 км от Припяти до Липкан. Войска Одесского военного округа под командованием генерала Я. Черевиченко прикрывали границу на участке от Липкан до устья Дуная протяжённостью 480 км. Войска Ленинградского военного округа под командованием генерала М. Попова должны были защищать границы северо-западных районов страны (Мурманская область, Карело-Финская ССР и Карельский перешеек), а также северное побережье Эстонской ССР и полуостров Ханко. Протяжённость сухопутной границы на этом участке достигала 1300 км, а морской — 380 км. Здесь располагались — 7-я, 14-я, 23-я армии и Северный флот. ЭССЕ ПО КНИГЕ ПЬЕРА ТЕЙЯРА ДЕ ШАРДЕНА ФЕНОМЕН ЧЕЛОВЕКА На тему: УНИКАЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА ВО ВСЕЛЕННОЙ 2004 г. С О Д Е Р Ж А Н И Е: Введение 3 1. Проблема человека в философии тейяра де шардена 5 2. Концепция эволюционио-космического христианства п. Тейяра де шардена 6 3. Человек в эволюционно-космической картине мироздания 7 Заключение 13 Литература 14 Введение Сегодня хорошо известно, что человек и человечество в целом представляют собой сложные системные образования. Вселенная в философском смысле представляет собой все существующее, мир во всем его системном многообразии. Человек при таком подходе выступает в разных ипостасях: как физический, химический, биологический и социальный феномен. Для человека характерна длительная история эволюции и развития. Постижение будущего человека является сложнейшей задачей современной науки. Но возникла эта проблема не вчера. Еще во времена античности мыслители пытались постичь проблему: Человек-Вселенная. В средневековой картине мироздания Бог рассматривается как стоящая над миром абсолютная субстанция. Так, например, в томистской философско-теологической системе Бог противопоставляется природе и человеку как бытие абсолютное бытию обусловленному, как вневременное приходящему и изменчивому. Между Богом и природой, Богом и человеком устанавливалось непреодолимое расстояние. И хотя в томизме существует учение об аналогии бытии, которое призвано перекинуть мост между Богом и миром, Богом и человеком, все же интерпретация этой аналогии в томистской философии исключает полное их сближение. Утверждение в Новое время в европейской культуре механической картины мира не приводило к существенному пересмотру взглядов религиозных мыслителей на эту проблему. Бог по-прежнему рассматривался как творец и перводвигатель видимого и невидимого мира, стоящий вне его и над ним. Кратко о библиографических фактах. Пьер Тейяр де ШАРДЕН. ФЕНОМЕН ЧЕЛОВЕКА. Изменения же касались лишь конкретного наполнения мировоззренческой системы, связанных с переходом на геоцентрической на гелиоцентрическую картину мира. Наиболее серьезные изменения в религиозно-философском мышлении произошло в конце XIX- середине XX веков, когда в европейской культуре утвердилась диалектическая картина мироздания, в которой господствующими принципами являются идея единства мира и его саморазвитие. Влияние этой новой картины мира мы можем обнаружить во всех конфессиональных направлениях философско-богословской мысли. В русской православной философии и богословии они нашли свое наиболее яркое выражение в работах В.И. Вернадского, Н. Флоренского, в протестантской теологии в концепции диполярного Бога А. Уайтхеда и Ч. Хартшорца, в католической философско-теологической мысли в концепции эволюционно-космического христианства П. Тейяра де Шардена. Для уяснения современной религиозно-идеалистической картины мироздания наиболее показательной является концепция эволюционио-космического христианства П. Тейяра де Шардена и его феноменология человека. Проблема человека в философии Тейяра де Шардена Проблема человека, его уникальность и предназначение во Вселенной с древнейших времен интересует философию. Нет ничего удивительного в том, что ученые разных исторических эпох и научных направлений изучают человека и его место во Вселенной. Де Тейяр один из тех, кто предложил собственную концепцию Человека во Вселенной, нашедшей отражение в его знаменитом труде Феномен человека и получившую большой резонанс в научной среде. Тейяр де Шарден (18811953) француз по происхождению, католический священник, член ордена иезуитов, закончил Оксфордский университет, где прослушал циклы естественно-научных и теологических дисциплин, являлся видным ученым палеонтологом, археологом, биологом. Хорошее знание естественных наук, в особенности наук биологического цикла, оказало существенное влияние на его философско-теологическое мышление и способствовало формированию концепции эволюционно-космического христиантва. Де Шарден относится к плеяде мыслителей гуманитарно-теологического направления. Он рассматривает человека в рамках эволюционного подхода. Однако уже в Прологе своего труда Феномен человека Тейяр предупреждает, что в его книге не стоит искать конечного объяснения природы всех вещей какой-то метафизики. Тейяр призывает к соединению разума и мистики. Пафос его книги заключен в перерастании феномена человека в феномен человечества. Основной замысел философского труда состоит в определении общего направления развития к единству. В христианстве он видит возможность синтезировать ВСЕ и Личность. Путь к синтезу лежит, по его мнению, в сплочении человечества в коллективы. Человек у Тейяра ключ универсума. Человек одновременно является центром перспективы и центром конструирования универсума. Поэтому именно к чÐs. Содержание Введение. Путь «Феномена человека» от написания до публикации. Основные идеи «Феномена человека». Эволюционно-биологическое содержание «Феномена человека». Философские проблемы в «Феномене человека» Заключение Список использованных источников Введение Годы, которые протекли со дня смерти. Пьера Тейяра де Шардена (1881-1955), были наполнены ожесточенными спорами, возникшими вокруг его имени. Книги этого выдающегося ученого, вышедшие посмертно, вызвали реакции, зачастую диаметрально противоположные. Если одни именуют его 'новым Фомой Аквинским', который в 20. Вновь сумел отыскать подходы к обретению единства науки и религии; другие - характеризуют его учение как 'фальсификацию веры' (Жильсон), 'подмену христианской теологии гегелевской теогонией' (Маритен) (1). Результатом явилось процедура изъятия книг Т. Из библиотек семинарий и др. Католических учреждений и указ канцелярии Ватикана от 30.6.1962, призывающий охранить католическую молодежь от воздействия его работ. Однако, как бы ни оценивать Тейяра и его миросозерцание, никто не может отрицать, что он - явление в высшей степени значительное и симптоматичное. Творчество его с огромным интересом изучалось и изучается в мире в самых разных ракурсах и с самых разных точек зрения. Историки науки спорят о правдоподобии, ценности и перспективах дальнейшего продумывания той всеохватной картины развития Вселенной, которую Тейяр создавал «по кусочкам» всю свою жизнь. Естествоиспытатели до сих пор пользуются его исследованиями сразу в нескольких областях: общей и исторической геологии, геоморфологии, палеонтологии, палеоантропологии. Он отвечает на многие вопросы, которые волнуют сегодня мыслящих людей. Наука и религия, эволюция и грядущее преображение мира сплетаются в его 'Феномене человека' в единое живое целое. Естествоиспытатель и священник, поэт и богослов, мыслитель и мистик, блестящий стилист и обаятельный человек - он как бы создан для того, чтобы стать властителем дум нынешних поколений. Католики гордятся им, коммунисты издают его книги, хотя и те и другие далеки от того, чтобы полностью принять его учение. Такова сила его притягательности. Творчество Т. Многоуровнево и разнопланово. Труд 'Феномен человека' посвящен проблеме взаимоотношения науки и религии, вопросам эволюции и грядущего преображения мира, образу 'конвергирующей' Вселенной, изложению оснований видения мира как живого организма, пронизанного Божеством и устремленного к совершенству. Путь «Феномена человека» от идеи до публикации творческий феномен религия шарден В 1923 году отправился в исследовательскую экспедицию в Тяньцзинь (Китай). Во время экспедиции, в пустыне Ордос, написал несколько статей и эссе, в 1926-1927 годах Тейяр пишет книгу «Божественная среда», однако печатать философские труды ему не разрешили, поэтому Тейяр опять путешествует по Китаю, Индии, Бирме. Яве, по Африке и снова по Китаю. Там, в посольском квартале Пекина, Тейяра настигает война: японские войска в 1937 году оккупируют китайскую столицу. Оставшись в изоляции на долгие годы, он продолжает разрабатывать свое учение и создает главное свое произведение - «Феномен человека». С готовой рукописью «Феномена человека» он вернулся в 1946 г. Во Францию, но получить разрешение на её публикацию оказалось безнадёжным делом (2). Последнюю попытку в данном направлении Тейяр предпринял в 1947 г. Переработав «Феномен» в виде варианта с изъятием наиболее острых мест. Осенью 1948 г. Тейяр посетил Рим. Он пытался добиться разрешения у папской курии на публикацию если не самого «Феномена», то хотя бы его фрагментов под заглавием «Зоологическая группа человека». Однако и эта поездка не дала желаемого результата. Тогда Тейяр вводит в книгу дополнительную главу в виде эпилога: « Христианский феномен». В ней он (как бы забыв о неоднократно подчеркивающейся в книге феноменологической установке и об отказе от теологии в данном труде) ввел ранее даже не упоминавшиеся трансцендентные объекты и дал такой вариант онтологии, для которого можно было бы надеяться получить разрешение. Надежда оказалась несбыточной, поскольку даже в этой добавочной главе немало мест, выглядевших «подозрительными и неортодоксальными». Всё это, как легко понять, не помогло снять обвинений в антидоктринальности. Основной труд Тейяра так и остался под спудом. Тейяру не разрешили и занять кафедру в Колледж де Франс, куда его уважительно приглашали. Даже избрание Тейяра в Парижскую академию наук в 1950 году не изменило предубеждения церковных иерархов против его идей. Тейяру вновь не дано было разрешения выступать по проблемам философии, а в 1951-1954 гг. Запрещено даже ездить в Париж, в связи с этим он принял предложение, связанное с работой в США и руководством раскопками в Африке, тем более, что как раз в эти годы поступали новее данные о находках, еще теснее связавших его с миром приматов. Начало посмертной публикации собрания сочинений Тейяра произвело немалое впечатление и в то же время навлекло на автора новые осуждения. Их серия открылась изъятием книг из библиотек семинарий и других католических учреждений (1957) и указом ватиканской канцелярии во главе с кардиналом Оттавини от 30 июня 1962 г., содержавшим призыв охранить католическую молодежь от воздействия работ Тейяра. Основные положения «Феномена человека» Потомок Вольтера, приходившегося двоюродным дедом матери Тейяр Автор концепции 'христианского эволюционизма'. Профессор кафедры геологии Парижского Католического университета (1920-1925). Член Парижской академии наук (1950). Творчество Т. Многоуровнево и разнопланово. Тейяр де Шарден всегда делал ударение на взаимосвязи всех наук. Он мечтал о некой сверхнауке, координирующей все отрасли знания. Выводы Тейяра пассивны, они не дают стимула к выбору того или иного «сценария», всё равно кончающегося заранее предначертанным торжеством «точки Омега». Конструктивность же марксистских прогнозов лежит не в оптимизме или вообще оценочном моменте самом по себе, но в их ориентации на борьбу, на деятельностную позицию прежде всего на социальном уровне. Конечно, в индивидуальных случаях возможно и более полное усвоение приверженцами Тейяра или их группами материалистической диалектики. Но в этих случаях мы уже имеем дело с научно-материалистическим подходом к той или иной проблематике. Тем не менее, в учении П. Тейяра де Шардена благодаря человечному оптимистическому и благородному порыву, которым оно проникнуто и который его одушевляет; благодаря признанию того, что специфичность феномена человека ничуть не исключает исторического происхождения сознания; благодаря его категорическому, без всяких недомолвок утверждению, что человеческая история имеет смысл, и его осуждению индивидуалистического отчаяния декадентских мыслителей имеется немало ценного в научном отношении (7). Заключение Среди ученых специалистов, вдохновенных теологов и мудрых философов крайне редко можно встретить универсального мыслителя или хотя бы действительно междисциплинарного творца-исследователя. Прослеживать взаимосвязи и взаимодействия самых различных сфер, областей и доминионов культуры чрезвычайно сложно, однако еще сложнее соединить практически несоединимое, создавать новое как органичный сплав крайне разнородных компонентов. В этом смысле фигура Тейяра де Шардена, пожалуй, уникальна: ему удалось проявить себя одновременно в науке, философии, религии и синтезировать в своей концепции целую серию совершенно, на первый взгляд, несовместимых между собой представлений. Хотя Тейяр не оставил прямых учеников и не создал особой школы, его учение было настолько знаменитым, что породило целое течение мысли, носящее его имя и группирующееся вокруг специального журнала. Александра Меня, труды Тейяра не только учат нас любовному отношению к миру и способствуют построению целостного христианского миросозерцания, но также помогают диалогу христиан с нехристианами. Из всех теологических доктрин именно тейярдизм оказывается - благодаря своему широкому эволюционному подходу - симптоматично перекликающимся с неортодоксальным диаматом: Тейяр был единственным современным западным теологом, чьи работы были опубликованы в СССР. Известность Тейяра распространилась даже в сферу искусства: показательно, что нашумевшая научно-фантастическая эпопея Дэна Симмонса о Гиперионе предполагает действенность и актуальность тейярдизма даже в очень далеком будущем.(8) Тейяр де Шарден умер в Нью-Йорке от сердечного приступа 10 апреля 1955 года, в Пасхальное воскресенье. Годом раньше, на приеме во французском консульстве, он сказал своим близким друзьям: «Я хотел бы умереть на Пасху, в день Воскресения» (9). После смерти Тейяра де Шардена была создана комиссия, в которую вошли многие его друзья, в том числе выдающиеся учёные (А. Мерло-Понти и др.). Комиссия составила и подготовила к изданию десятитомное собрание сочинений, куда вошли практически все его работы, за исключением писем и некоторых эссе. Собрание сочинений было открыто в 1957 году «Феноменом человека». Список использованной литературы 1. Грицанов Философский словарь 2. Тейяр де Шарден. Images et paroles,1966 3. П.Тейяр де Шарден «Феномен человека», М: Наука, 1987,. Старостин «От феномена человека к человеческой сущности». П.Тейяр де Шарден «Феномен человека», М: Наука, 1987,. П.Тейяр де Шарден «Феномен человека», М: Наука, 1987,. Роже Гароди «Метод Тейяра». Василий Кузнецов «Тейяр де Шарден: стремление живого организма мира к божественному совершенству».. Логин: Пароль: Запомнить меня Поиск • • • • • • • Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! Понравилось краткое содержание? Помоги проекту - жми на кнопку, расскажи друзьям. Краткое содержание «Разгром» Содержание. О произведении; Главные герои; Другие персонажи. Очень очень краткое содержание для читательского дневника ханг и Чанг пожалуйста срочно. В разделе опубликованы краткие содержания книг и литературных произведений школьной. Краткие содержания произведений школьной программы В разделе опубликованы краткие содержания книг и литературных произведений школьной программы. Краткие содержание полезны не только при подготовке к занятиям по литературе, но и для подготовки к ОГЭ и ЕГЭ как по русскому, так и по литературе. Конечно, полностью понять произведение по приведенному тексту невозможно, так как при этом теряется язык автора, передача атмосферы и т.д., но вспомнить основные ключевые моменты, сюжетные повороты и смысл произведений это несомненно поможет. Кроме этого, я привожу ссылки на полное содержание и многочисленные сочинения, которые будут также полезны любому школьнику! Учитесь с нашим порталом! Краткие содержания самых популярных произведений. На развитие России в первой половине XVIII века огромное влияние оказали реформы Петра I в области образования, науки, а также вводимая им европеизация быта и открытость русского общества для усвоения европейской культуры. Глубокий практицизм, характеризовавший всю деятельность Петра I, отличал и его политику в области просвещения и науки. Подготовка специалистов велась как за границей, так и на родине. В провинции начальное образование осуществлялось в трёх типах школ: 46 епархиальных, готовящих священнослужителей; 42 цифирных - для подготовки местных мелких чиновников; гарнизонные школы - для обучения солдатских детей. Помимо этого в Москве (1703-1715 годы) работала особая общеобразовательная школа - 'гимназия' пастора Э.Глюка, в которой обучали, в основном, иностранным языкам. Военных специалистов готовили Навигацкое, Артиллерийское, Инженерное, Морское и Медицинское училища. Кроме перевода иностранных, создавались собственные учебники. Наибольшее распространение получили грамматика Смотрицкого, 'Арифметика' Магницкого. В создании новых учебников и учебных пособий большой вклад внесли Ф.П.Поликарпов, Г.Г.Скорняков-Писарев, Ф.Прокопович и другие. Одновременно с реформой в сфере образования в первой четверти XVIII века бурное развитие получило издательское дело. В 1708 году Пётр I ввёл вместо церковнославянского новый гражданский шрифт. Для печатания светской учебной, научной и специальной литературы, а также законодательных актов были созданы новые типографии в Москве, Петербурге и других городах, выпустившие в свет за годы правления Петра свыше 600 наименований книг и других изданий (в том числе немало переводов). Развитие книгопечатания повлекло за собой начало организованной книготорговли, а в 1714 году в Петербурге была открыта государственная библиотека, заложившая основу Библиотеки Академии наук. С декабря 1702 года стало выходить первое в России периодическое издание - газета 'Ведомости'. Широкий размах приобрели географические и геологические изыскания. Большими успехами была отмечена деятельность русских изобретателей (М.Сердюков, Я.Батищев, И.Беляев, Е.Никонов, А.Нартов и другие). По инициативе Петра I в России было положено начало собиранию научных коллекций и организовывалось отечественное музееведение. Наука в России 18 века. Следует кратко рассказать еще о нескольких химиках России этого. Наука и Образование в 18 веке. Орудия труда русских крестьян в конце 15 начале 16 века. В 1719 году для всеобщего обозрения была открыта Кунсткамера, собрание 'раритетов', которое послужило основой для коллекций будущих музеев - Эрмитажа, Артиллерийского, Военно-Морского и других. Итогом достижений петровского времени в области науки и образования стало создание (по указу от 28 января 1724 года) в Петербурге Академии наук, открытой уже после смерти Петра I в 1725 году. Академия наук создавалась не только как общенациональный научный центр, но и как база для подготовки научных кадров. При ней были открыты университет и гимназия. Важнейшие социально-экономические и политические сдвиги в жизни России в петровскую эпоху нашли отражение в литературе и публицистике. В 1717 году в Петербурге вышло в свет 'Рассуждение.' О причинах войны со Швецией, представляющее собой первый в российской истории дипломатический трактат о внешнеполитических приоритетах страны. Экономическая публицистика была представлена работами выдающегося учёного-самородка И.Т.Посошкова, и прежде всего его наиболее известной работой 'Книга о скудости и богатстве'. Блестящим писателем, оратором и общественным деятелем эпохи Петра был идеолог церковной реформы Феофан Прокопович. Им был разработан 'Духовный регламент' и важный политический трактат 'Правда воли монаршей'. Другим видным церковным деятелем был Стефан Яворский. Его литературная деятельность отмечена крупными религиозными трактатами 'Знамение пришествия антихристова' и 'Камень веры', направленные против протестантизма. Ко времени Петра I относятся попытки создания публичных театров в Москве и Петербурге, где ставились пьесы на исторические темы и комедии. В области изобразительного искусства в первой четверти XVIII века активное развитие получает светская живопись, особенно портретная. Выдающимися портретистами того времени были И.Н.Никитин, А.М.Матвеев, а среди мастеров гравюры - И.Адольский. Новым явлением в русской культуре стало распространение скульптурных композиций, что особенно ярко выразилось в создание дворцово-парковых ансамблей - например, оформление Большого каскада Петергофского дворца (архитектор Ж.Б.Леблон). В петровскую эпоху в градостроительстве осуществляется переход к регулярной застройке городов, созданию крупных архитектурных ансамблей - в основном гражданского, а не культового значения. Наиболее ярким примером этого является строительство Петербурга. Замечательными памятниками архитектуры стали комплекс зданий и сооружений Петропавловской крепости, Летний дворец Петра I (архитектор Д.Трезини), здание Двенадцати коллегий, Адмиралтейство и другие. Петровские преобразования в сфере культуры, быта и нравов носили ярко выраженный политический характер, вводились зачастую насильственными методами. Во главу угла этих реформ были поставлены интересы государства, которое строилось по жёсткому плану монаршей воли. Чисто внешние атрибуты петровской эпохи, проявившиеся в декретивном введении европейских обычаев и нравов, в отрыве от вековых традиций русской культуры должны были подчёркивать принципиальное отличие созданной за четверть века Российской империи - великого государства европейского типа. Культурная жизнь России второй половины XVIII века пронизана идеями Просвещения - французской идеологии 'царства разума', придававшей большое значение распространению образования и науки. В России крупнейшим деятелем Просвещения был писатель и журналист Н.И.Новиков (1744-1818 годы), занимавшийся также издательской деятельностью. Его сатирические журналы 'Трутень' и 'Живописец' (1769-1773 годы) бичевали пороки, вызванные самодержавным деспотизмом и крепостничеством: его мысль 'крестьяне такие же люди, как дворяне' была открытием для России XVIII века. В развитии образования прослеживались две тенденции: во-первых расширение сети учебных заведений (появление в 1786 году 'Устава народных училищ' привело к увеличению народных школ с 8 до 288, а количества учеников - с 518 до 22220 человек); во-вторых, закрепление принципа сословности образования (рост числа дворянских учебных заведений). Число кадетских корпусов увеличивается до 5, возникает новый тип учебного заведения - благородный пансион. Большую роль в распространении образования играл И.И.Бецкий, сторонник воспитания детей в изоляции от родителей (во избежании дурного влияния). Благодаря деятельности Бецкого в Москве появился Воспитательный дом для незаконно рожденных и подкидышей, коммерческое училище для купечества, в Санкт-Петербурге - Смольный институт для благородных девиц с мещанским отделением для недворянок. Христианские миссионеры открывали школы для народов Поволжья и Сибири. Главным центром научной деятельности оставалась Академия наук; в 1755 году к ней прибавился Московский университет, в 1773 году Горное училище в Петербурге, в 1783 году - Российская академия, занимавшаяся изучением русского языка и грамматики. Выдающуюся роль в развитии отечественной науки сыграл М.В.Ломоносов - естествоиспытатель мирового значения, поэт- просветитель, художник, историк. Ломоносов открыл закон сохранения материи, выдвинул учение о цвете, исследовал электричество и силу тяжести, открыл атмосферу на Венере, описал строение Земли и т.д. Взлёт технической мысли связан с именем И.И.Ползунова, изобретателя универсальной паровой машины, работавшей на Уральском заводе и механика- изобретателя И.П.Кулибина, удивлявшего Петербург 'самобеглой коляской', протезами для инвалидов, лифтом, прожектором, проектом одноарочного деревянного моста через Неву длиной 298 метров. В литературе XVIII века доживает свой век русское средневековье и происходит становление новой, ориентированной на западную жанровую систему поэзии, драматургии и прозы. Отсюда многообразие литературных жанров: и сатира, и политическая публицистика, и философская поэзия, романы и богословские трактаты. Основным направлением в литературе становится классицизм в виде од, трагедий, похвальных слов. Наиболее ярко это проявилось в творчестве А.П.Сумарокова, перу которого принадлежат комедии и трагедии, выполняющие воспитательные функции. Н.М.Карамзин - писатель, историк, автор 'Истории Государства Российского', основоположник русского сентиментализма. В своих произведениях 'Письма русского путешественника', 'Бедная Лиза' Карамзин изображает русских крестьян в чувственно-сентиментальном духе, в образе пастухов и пастушек, а помещика - заботливым отцом своих крестьян. Г.Р.Державин был крупнейшим поэтом конца XVIII века. Его волновали и красоты окружающего мира, и философские проблемы человеческого существования, и общественно-политические проблемы. Д.И.Фонвизин - русский писатель, создатель социальной комедии. Он одним из первых начал разоблачать миф о 'философе на троне', обличать тупость, невежество русского дворянства. В комедиях 'Бригадир' и 'Недоросль' воспроизвёл яркую картину быта помещиков, сделав упор на наиболее неприглядные стороны их жизни. С именем А.Н.Радищева связано формирование революционной идеологии, направленной на уничтожение самодержавно-крепостнического строя насильственным путём. Наиболее известное его произведение - книга 'Путешествие из Петербурга в Москву', написанная в 1784-1789 годах в форме путевых заметок. С симпатией представлены в 'Путешествии' образы крестьян, отталкивающими чертами наделены помещики, относящиеся к крестьянам как к рабочему скоту. Самодержавию он противопоставляет республиканское народное правление, выдвигает идею 'совершенного уничтожения рабства' народным восстанием и 'наделением крестьян землёй'. Екатерина назвала Радищева 'бунтовщиком хуже Пугачёва', увидела в нём распространителя 'заразы французской'. По её приказу Радищев был арестован и приговорён к смерти, которую заменили 10-летней ссылкой в Илим. В архитектуре стиль барокко (Зимний дворец и Смольный монастырь Растрелли в Петербурге, его же Большой дворец в Петергофе, Екатерининский дворец в Царском селе, Андреевская церковь в Киеве) во второй половине XVIII века сменяется классицизмом, использовавшим античное наследие. Величайшим мастером русского классицизма, чьи работы способствовали признанию русского зодчества в Европе, был В.И.Баженов. Он построил Пашков дом в Москве, Михайловский замок в Петербурге. Наиболее ярким выразителем московской школы зодчества был М.Ф.Казаков. Самые известные его работы - Кремлёвский сенат, старый Московский университет, Колонный зал Благородного собрания. Во второй половине XVIII века начинается расцвет русской скульптуры. Э.Фальконе в памятнике Петру I на Сенатской площади выразил своё понимание личности Петра в истории России. Наивысшие достижения в жанре скульптурного портрета связаны с именем Ф.Шубина (портреты Д.Голицина, Павла I, М.Ломоносова, З.Чернышова). Расцвет русской портретной живописи связан с именами Ф.С.Рокотова, Д.Г.Левицкого, В.Боровиковского. Ярославский купец Ф.Волков стал создателем первого русского публичного постоянного профессионального театра (1756 г.). Рекомендуем прочитать: • • • • • • • • • •. О культуре России в 18 веке вкратце Культура России в восемнадцатом веке Петровские реформы, дворцовые перевороты, «просвещённый абсолютизм» в правление Екатерины II сильно повлияли на историю нашей страны, поэтому культура России в 18 веке резко отличается от предыдущих столетий. В правление Петра I происходила коренная ломка старых традиций. Царь страстно желал сблизить российскую культуру с западной. Так, в 1700 г. Была введена европейская система счёта лет, и новый год отныне наступал с 1 января, было также приказано сбривать бороды и носить немецкое или венгерское платье. Постоянными стали ассамблеи, т.е. Развлекательные вечера у знатных особ, причем там нужно было появляться с жёнами и дочерьми, чего раньше не позволялось. Однако большинство этих преобразований коснулись лишь высших слоёв, подавляющая же часть населения жила по-старому. Просвещение Реформы и войны требовали подготовки качественных кадров, поэтому Пётр I уделял большое внимание образованию. Были организованы военные и «цифирные» школы, Медицинское училище. Упор в обучении делался на точные науки. Чтобы пробудить тягу к знаниям, Пётр I основал Кунсткамеру – первый российский музей. Также по идее царя, но уже после его смерти была открыта Академия наук. В течение18 столетия (особенно во второй половине) усиливался сословный характер образования, и появлялись новые учебные заведения: Московский университет (1755), Смольный пансион благородных девиц (1764), народные училища и другие. В 1702 году была впервые напечатана газета «Ведомости». Для нужд школы в 1703 г. Вышел знаменитый учебник Л. Магницкого «Арифметика». В 1721 году Ф. Прокопович написал «Духовный регламент», чтобы обосновать реформы Петра I в церковной сфере. По-настоящему расцвет литературы наступает в екатерининское царствование. В это время развиваются три направления: классицизм (А. Тредиаковский, М. Ломоносов, Г. Державин и А. Сумароков), сентиментализм (Н. Карамзин) и художественно-реалистическое (Д. Сама императрица издавала юмористический журнал «Всякая всячина». Видным публицистом был Н. В 18 веке преобладающим был стиль барокко. В нём творили: Д. Трезини (Петропавловский собор) и Б. Растрелли (Зимний дворец). Однако в конце столетия барокко сменяется классицизмом, представленном такими шедеврами, как дом Пашкова в Москве (В. Баженов) и здание Сената (М. Живопись, скульптура, театр Основным жанром живописи на протяжении 18 века был портрет. Выдающиеся художники того времени: Ф. Левицкий и В. Зарождается пейзаж, бытовой и исторический жанры. В скульптуре следует особо отметить К. Растрелли, Э. Первый государственный общедоступный театр начинает свою работу в 1756 г. Его руководителем был купец и актёр Ф. Наука и техника. После создания Академии наук она становится организующим центром, где трудились видные российские учёные, в том числе М. Кроме того, там работали иностранные историки Г. Среди российских представителей этой же науки также было немало талантливых: В. Огромных достижений в правление Екатерины II добилась техническая мысль. Лифт, арочный мост через Неву, «самобеглая коляска», оптический телеграф и прожектор - лишь часть проектов и изобретений И. Также важно создание первой паровой машины в России механиком-самоучкой И. Итак, открытие «окна в Европу» дало мощный толчок для развития культуры России в 18 веке. Именно в это время искусство окончательно освобождается от влияния церкви, появляются его новые формы и во много раз увеличивается культурное наследие нашей страны. Что такое мотив? Мотив — это смысловой компонент художественного текста, повторяющийся в пределах ряда произведений. В творчестве любых писателей и поэтов можно повстречать ряд предметов, понятий или явлений, которые встречаются в их произведениях. Как правило, тематика мотивов представляет собой синтез творчества поэта (писателя) и его любви. Такую закономерность можно выделить в стихотворениях А. Litra.RU::Основные темы и идеи лирики Ф. Тютчева Разное Тютчев Ф.И. Мы рассмотрим основные мотивы. Тема любви в лирике А. Психологизм лирики Ф. Основные мотивы лирики. Прочитав хоть один раз стихи Тютчева. Сделайте пж краткий. Основные темы их стихов — это. Дополнительные статьи из рубрики 'Лирика Тютчева Ф.И.' Фета, на которые большое влияние оказали внутренние переживания самого автора, его мировоззрение и отношение к окружающей обстановке. Мы рассмотрим основные мотивы: во-первых, мотив огня и, в противопоставление ему, мотив воды, моря, во-вторых, это мотивы времен года и гадания, мотивы двоемирия, полета, которые являются одним из первостепенных мотивов, это и антологические мотивы. А теперь рассмотрим всякий из мотивов в отдельности, обращаясь к примерам. Первое, что мы рассмотрим, — это мотив огня в творчестве А. Фета, который является одним из первостепенных мотивов в стихотворениях рассматриваемого нами поэта. Под огнем мы подразумеваем луну, закат, зарю, лампу, костер (то есть огонь в прямом смысле) и звезды, а также все то, что у нас ассоциируется с мотивом огня. Этот мотив не случайно столь часто встречается в творчестве Афанасия Фета, как я уже упоминала, мотивы складываются из творчества и его любовных перипетий. Огонь в жизни Фета оставил темный отпечаток: от огня погибла его возлюбленная Мария Лазич — она по неосторожности подожгла свое белое платье горящей спичкой. Быть может, это настолько ранило поэта, что он посвятил большую часть своих стихотворений такой ужасающей стихии, как огонь.Как на черте полночной дали Тот огонек, Под дымкой тайною печали Я одинок. В этом стихотворении А. Фет сравнивает себя с огнем, но не как со стихией, а с 'огоньком' — частичкой всего огня, то есть Фет — одинокий маленький человек среди всего человечества. Вторая и четвертая строки стихотворения отличаются от первой и третьей — они короче, что создает какой-то особый ритм стихотворения, когда читаешь, такое ощущение, что спотыкаешься. В этом отрывке преобладают такие звуки, как 'о', 'л' и 'и', что означает нежность, печаль, тоску, какие-то мягкие вещи, и в то же час боязнь. Строки уже из другого стихотворения А. Фета ('Весеннее небо глядится.' ) рисуют нам похожую картину.Вдали огонек одинокий Трепещет под сумраком липок; Исполнена тайны жестокой Душа замирающих скрипок. Здесь 'огонек' представлен маленькой частичкой чего-то большого и страшного, но эта частичка скорее нас не пугает, а, наоборот, вызывает чувство жалости. Преобладающие звуки стихотворения — 'о', 'е', 'к', что дает нам право судить о легких, печальных и ленивых действиях. Это чувство ещё более утверждается в нашем сознании, когда мы видим слово 'скрипка', ведь при игре на скрипке особо хорошо получаются заунывные и печальные произведения, и, может быть, поэтому у нас возникает мысль о чем-то грустном и плачущем. А в данных строках 'скрипка' представлена нам с очень красивым и печальным эпитетом: 'замирающая'. В этой строфе перед нами предстает картина одиночества ('огонек одинокий'). Но когда мы говорим о мотиве огня, мы подразумеваем не только огонь в виде костра, но и огонь свечи, лампы. Мотив свечи у А. Фета связан с гаданием. И это не случайно. Ведь мерцание свечи представляет собой изображение жизни человека: пока горит свеча — жив человек. Вспомним слова Базарова из романа Тургенева 'Отцы и дети' перед смертью: 'Дуньте на умирающую лампаду, пусть она погаснет'. Смысл этих слов можно понять как то, что Базаров, будучи 'умирающей лампадой', хотел умереть, чтобы дальше не мучиться. Но вернемся к стихотворениям Фета.Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом, Я при свечах навела, В два ряда свет — и таинственным трепетом Чудно горят зеркала. В этих строках огонь окутан таинственной пеленой, ведь все происходит во час гадания, когда сближаются и, может быть, соединяются два мира: мир земной и мир небесный. Для Фета рубежом этих двух миров является круг, мотив которого не был чужд для поэта. С точки зрения эвфонии в этой строфе преобладают звуки 'е', 'з' и 'а', что сообщает нам нежные, мягкие вещи, а также неожиданный страх, вызываемый гаданием. И другое стихотворение, где присутствует мотив свечи, связано с гаданием.Помню я: старушка няня Мне в рождественской ночи Про судьбу мою гадала При мерцании свечи. В этом четверостишии таится что-то странное и непознанное. Складываются ощущения скрытости, какого-то ритуала, ведь любое гадание — это ритуал. С мотивом огня можно соотнести мотив 'зари и заката', которые отождествляют огонь солнца.На пажитях немых люблю в мороз трескучий При свете солнечном я снега блеск колючий, Леса под шапками иль в инее седом, Да речку звонкую под темно-синим льдом. Это стихотворение, в отличие от других, пронизано солнечными нитями, и оно нам уже не кажется столь печальным, как описываемые выше примеры. Чувствуется в этом отрывке какой-то юношеский задор и веселость. Звук 'а', который мы встретили в этом стихотворении, говорит нам о великолепии великого пространства. Самым, пожалуй, загадочным мотивом огня является мотив луны. Луна, хотя многих она и завораживает, является неблагоприятным явлением в жизни любящих приятель друга сердец. Если встречаться при луне, то незамедлительно последует расставание. Поэтому образ луны овеян пеленой тайны и неведения.Тихая, звездная ночь, Трепетно светит луна, Сладки уста красоты В тихую, звездную ночь. Это унылое стихотворение; изобилие 'у' в последней строке говорит нам о скорби, унынии. Луна сама по себе загадочна, а в данном примере она 'трепетно светит', что приносит в наши сердца ещё большую боязнь и неуверенность по отношению к ней. Всем понятно, что светлячки связаны с такими мотивами, как огонь, ночь, луна. Они светятся, значит, излучают свет, но и'х свет необычный, они 'вырабатывают его 'своим телом'.Я жду. Соловьиное эхо Несется с блестящей реки, Трава при луне в бриллиантах, На тмине горят светляки. И как в противопоставление рассмотрим мотив воды. Вода в творчестве Фета не занимает столь большое место, как огонь. И тут хочется упомянуть творчество предшественника — Ф. Тютчева, у которого наиболее часто встречаются мотивы воды. Творчества А. Тютчева как бы поглощают приятель друга, как поглощают себя две стихии — огонь и вода.Нет ответа. Мелкие волны что-то шепчут с кормою, Весло недвижимо, И на небе ясном приподнято сверкает зарница. Море — это стихия. Но в данном отрывке А. Фет хочет представить волны моря как нечто безобидное ('мелкие волны'). С точки зрения эвфонии тут преобладают звуки 'л', 'н', 'е' — это дает право нам мыслить о вещах личных, нежных и ласковых. Один из интересных мотивов, который мы встречали при чтении стихотворений и о котором мы уже говорили, — это мотив гадания и все, что с ним связано: двоемирие, свеча, зеркало, ночь (луна). Эти понятия рисуют в нашем воображении картину, которая скрывает в себе много тайн.Няня добрая гадает, Грустно голову склоня, Свечка тихо догорает, Сердце бьется у меня. На последних строках наше чуткость возрастает, и мы уже готовы увидеть судьбу, что же нагадала няня, но тут стихотворение заканчивается, оставляя нас в полном неведении. Может быть, в полном неведении осталось все человечество, так и не узнавшее свою судьбу. Есть один мотив, который можно повстречать в ряде произведений многих поэтов, — это тема времен года.Уж верба вся пушистая Раскинулась кругом; Опять весна душистая Повеяла крылом. Времена года можно сопоставить с внутренним миром героя. В данном примере Фет описывает весну, что дает право судить о том, что в в данный момент (то бишь тогда, когда автор писал это стихотворение) душу поэта ничто не тревожит. Преобладание звуков 'е' и 'и' подтверждает тот самый факт, у читателя или слушателя возникает чувство ласки и нежности. Но есть такие случаи, когда в одном стихотворении сменяются осень и весна, что говорит нам о резкой смене настроения поэта. Фет, как и Ф. Тютчев, свои стихотворения не писал, а 'записывал'. Он их писал где угодно и когда угодно. И то, что автор чувствовал в тот момент, когда материализовывал свои мысли на бумаге, отражается в стихах. Мотив полета, о котором в данный момент пойдет речь, встречается не только в стихотворениях Фета, но и в прозаических произведениях. Например, у Островского в пьесах 'Бесприданница' и 'Гроза', где главные героини хотели летать. Но их полет превратился в падение. Мотив полета можно ассоциировать с полетом птиц, пчелы, светлячков и цветов, а также творческий полет самого автора. Вот строки, в которых содержится мотив полета птицы.Слышишь ли ты, как шумит вверху угловатое стадо? С криком летят через док к теплым полям журавли, Желтые листья шумят, в березнике свищет силища. Ты говоришь, что опять теплой дождемся весны. Это стихотворение символизирует надежду на лучшие времена: Это стихотворение (в частности, первые четыре строки) построено на вопросе, и, может быть, тот самый вопрос обращен не к единичному собеседнику, а ко всем людям на свете. При его чтении у нас возникает чувство нежности и ласки и в то же час гнев, завидущая жаба и более того боязнь из-за преобладания таких звуков, как 'и', 'о' и 'у'. Мотив птицы, пчелы и полета является древним мотивом души, например, пингвин символизирует души умерших. У Фета пчела — это смерть. Быть может, это из-за ее неприятного жужжания, которое вызывает у нас неприятные чувства и мысли. Но мед — это символ познания поэзии. Наверное, поэтому нам ба бушки и дедушки советуют все час есть мед, ведь они знают, что он очень полезен. Но вернемся к лирике Фета. В его творчестве можно повстречать ряд стихотворений, посвященных возлюбленной поэта, Марии Лазич. Это такие стихотворения, как 'Alter ego', 'Ты отстрадала, я ещё страдаю.' , 'Дома снились мне вопли рыданий твоих.' , 'Нет, я не изменил. До старости глубокой.' , 'Старые письма'. По одним только строкам у нас уже складывается ощущение грусти, скорби и печали. Приведем строки из стихотворения 'Alter ego.Ты душою младенческой все поняла, Что мне выложить тайная сила дала, И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить, Но мы сообща с тобой, нас нельзя разлучить. 'Alter ego' в переводе с латинского означает 'второе я', то есть Фет считает Марию Лазич своей частичкой, своим вторым 'я'. В отрывке преобладают звуки 'о', 'а', 'л', что дает нам право высказать, что это стихотворение печальное, в котором видно великолепие и в то же час неожиданный страх, страх перед тем, как существовать дальше в одиночестве. И завершить наше путешествие по лирике А. Фета хотелось бы стихотворением, созданным в духе античной лирики, — это стихотворение 'Диана' (мы знаем, что Диана — это богиня охоты).Богини девственной округлые черты, Во всем величии блестящей наготы, Я видел меж дерев над ясными водами, С продолговатыми, бесцветными очами Высоко поднялось открытое чело. В этих строках перед нами предстает необычный образ 'чистой' богини. Это стихотворение полно нежных и легких вещей. Фет смог передать словами всю прелесть этой богини — тонкой, чистой и нетронутой. Нужно отметить, что лирика Афанасия Фета представляет собой уникальное 'событие' как той эпохи, в которой жил сам автор, так и эпохи, в которой живем мы — читатели его произведений. Для меня стихи Фета — это маленькие зарисовки из его жизни, в которые ты сам мгновенно проникаешь и переживаешь сообща с автором. Его стихотворения разногран-ны, что доказывается тем количеством и разнообразием мотивов, которые мы рассмотрели. Традиции Фета в дальнейшем продолжат символисты: Блок, Соловьев — это говорит нам о том, что такие стихи вечно затронут сердце читателя. Лирика Афанасия Афанасьевича Фета и Федора Ивановича Тютчева принадлежит к лучшим страницам русской поэзии. Эти поэты явили нам образцы чистейшего и высочайшего лиризма, накала любовных страстей. В своих произведениях они писали о том, что волновало их самих, что было пережито ими. Основные темы их стихов — это любовь, красота, жизнь и смерть. Самые сильные стихи Федора Ивановича Тютчева — это стихи о любви. Всю свою жизнь он испытывал сильные страсти, влюблялся неистово, но его любовь носила трагический характер. В раннем творчестве любовь — это очень радостное и светлое чувство, она окрыляет поэта. Но со временем любовь становится трагической, лирический герой страдает и мучается. Так относился к любви сам поэт. Одним из самых известных произведений Тютчева о любви является «Денисьевский цикл». Он посвящен самой сильной и большой любви поэта — Е.А. Свою любимую поэт называет неразгаданной тайной, он говорит, что «живая прелесть дышит в ней». Он пытается разгадать эту тайну: «Земное ль в ней очарованье иль неземная благодать?» Эта великая любовь была трагичной — Денисьева умерла, и во многом в этом виноват сам поэт. Страдая и мучаясь, он пишет знаменитые строки: О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! Потом влюблялся в женщин, но до самой смерти не мог забыть о ней. Умершая возлюбленная осталась для него «живой души безжизненным кумиром», а читатели получили множество прекрасных стихов. Любовь к женщине у Тютчева связана с любовью к своей Родине и природе. Россию Тютчев воспринимает как женщину, он тоже страстно любит ее. В стихах о Родине мы слышим и гордость, и боль, и горечь, и веру. Тютчев был уверен, что иностранцы не могут понять «край родной долготерпенья», что он не каждому открывает свою душу. Так родились строки, которые каждый россиянин знает с детства: Умом Россию не понять. Аршином общим не измерить: У ней особенная стать, В Россию можно только верить. Поразительно, как Тютчев проник в самую суть России! Да, только русский человек мог написать такие строки! Все стихи Тютчева о Родине проникнуты любовью и нежностью к своей стране. Они учат нас любить свой край, свое Отечество, помогают понять красоту русского языка, испытать гордость за наш русский народ. Именно поэтому я люблю читать стихи Тютчева. Афанасий тоже писал о любви к женщине и о любви к Родине. У него, как и у Тютчева, была огромная и трагическая любовь всей жизни. Это случилось, когда поэт был еще очень молод. Тогда он был на военной службе в Херсонской области, где встретил небогатую девушку Марию Лазич. Они полюбили друг друга, но не смогли пожениться. Фет был незаконнорожденным сыном дворянина, поэтому ему надо было самому зарабатывать себе на жизнь. Из-за невозможности быть вместе с Фетом Лазич покончила жизнь самоубийством. Это потрясло поэта, и он любил ее всю жизнь. Фет всегда помнил о своей умершей любимой и всегда писал стихи о ней. И хоть жизнь без тебя Суждено мне влачить, Но мы вместе с тобой, Нас нельзя разлучить. После ее смерти поэт поклялся: «Я пронесу твой свет через жизнь земную». И он, действительно, был верен этой клятве. Во всех женщинах ему виделась Мария Лазич. В конце жизни он написал: Мелькнет ли красота иная на мгновенье, Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю; И нежности былой я слышу дуновенье, И, содрогаясь, я пою. Фет прожил тяжелую и драматичную жизнь, но это не опустошило его. Успокоение он находил в природе, поэтому его пейзажная лирика полна света, чистоты, гармонии. Поэт не уходит от мира, он прекрасно понимает, как тяжело жить людям, как тяжело терять любимых. Своими стихами он поддерживает таких людей. Фет не боится ни жизни, ни смерти. Его произведения очень живописны и музыкальны. Многие композиторы сочиняли музыку к его стихам. Я люблю стихи Фета за их лиризм, гармоничность, какой-то особый свет. Сейчас Фета нельзя назвать популярным поэтом, но его лирика может о многом рассказать, многое дать почувствовать современному читателю. Итоги царствования Ивана IV. «+» Ослаблены остатки удельной системы. Укреплен государственный аппарат. Создана постоянная армия. Присоединены территории Поволжья и Приуралья. Начато завоевание Сибири. «–» Власть окончательно стала деспотической. Страна разорена. Казнены и убиты десятки тысяч людей, страна парализована страхом. Началось становление крепостного права. Проиграна Ливонская война утрачены земли в Прибалтике. Стана ввергнута в династический кризис. Слайд 44 из презентации «История опричнины». Краткие итоги правления Ивана Грозного. К завершению царствования Ивана. Размер архива с презентацией 2568 КБ. Скачать презентацию. Иван Грозный краткое содержание других презентаций - Сильвестр и молодой Иван Грозный. 5.Итоги опричнины. Страна была разоре-на опричниками,-Ли-вонской войной,на-бегами татар. 1.Падение Избранной рады. 4.Поход на Новгород и борьба с Крымом. Немецкая гравюра.1725 г. Московский застенок. Поездка И.Грозного на богомолье. И.Грозный кается на Лобном месте после смерти жены Анастасии.Миниатюра 16. Несмотря на официа-льную отмену опри- чнины,массовые ка-зни продолжались. - Иван IV вошел в историю не только как тиран. Мысль о неограниченной самодержавной власти. Царь все больше проникался мыслью об установлении личной диктатуры. После смерти отца. Грозный лично участвовал в Казанских походах. Разделение страны. Князь Московский. Периоды покаяния и молитвы. Митрополит Макарий. - Иван Грозный. И войско появилось Стрелецкое тогда, Личная охрана царя. Блаженного (два названия). В количестве семи. Страна была разорена, северо-западные районы обезлюдели. На земщину с опричниной Царь поделил страну. Скульптурный портрет Ивана Грозного. Трехлетний Ваня Грозным В историю войдёт. Казань возьмём в 52-м, 1552г. - Покорение Сибири Ермаком. Митрополит Макарий Корону «надеёт». - Политика Ивана Грозного. Опричное войско. Образование царя. Органы власти и управления. Молодой царь. Внешняя политика Ивана Грозного. Детство Ивана Рюриковича. Ливонская война. Афоризмы Ивана Грозного. Опричнина Ивана IV. Битва русских войск с ливонцами. Иван IV Грозный. Последствия опричнины. Требование расправы над «изменниками». Новгородский погром. Покорение Сибири. - Юрьев день. Введение единой денежной единицы. Реформы Елены Глинской. Начало правления Ивана IV. Василий Осипович Ключевский. Венчание на царство. Боярское правление. Реформы Ивана IV. Учрежден Судебник. Новгородская «крамола». Отмена опричнины. Итоги царствования Ивана IV. Росcия во второй половине XVI века. Поход на Новгород. Цель нового спектакля. Концепция С.Ф. Политические причины. Московские казни. Последние годы Ивана Грозного. Результаты опричнины. Иван IV жаждал быстрой централизации. Концепция Платонова — шаг вперед. Смерть Ивана Грозного. Письмо Курбского. Бегство Курбского. Всего в разделе 14 презентаций. Логин: Пароль: Запомнить меня Поиск • • • • • • • Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! / / / / Теория Раскольникова и её разоблачение Теория Раскольникова и её разоблачение Теория Раскольникова начинается с его статьи, которую он написал и, в которой он доказывает и отстаивает права «высших» людей на преступление, на отрицание ими законов, если преступление совершается во имя великой идеи, во имя спасения человечества. Несправедливость, голод, безвыходность рождает теорию о «высших» и «низших» представителях общества в уме совершенно, как мне кажется, гуманно человека, который даже переживает за своих современников. Себя он, конечно же, считал одним из «высших» людей, так как если бы он так не думал, то, по его теории, у него не было бы никаких прав на убийство. Раскольников хотел быть тем, кому всё дозволено. Но он не понимает, что его единоличный бунт против бесчеловечности сам носит бесчеловечный характер. Раскольников понимает, что его теория оказалась несостоятельной, теперь он предается. Теория Раскольникова в романе 'Преступление и наказание' является. Краткое содержание. Родиону Раскольникову не нужны ни деньги, ни драгоценности. Всё это – ничто по сравнению с возведением себя в ряд «высших» людей. Раскольников не считает себя преступником. А даже, наоборот: на протяжении всего романа он не только не уступает и не раскаивается, но и становится всё более уверенным в себе, в своей правоте. Теория, которую исповедует Раскольников, человек, замученный своими и чужими горестями, страданиями и бедами, сближает его с непорядочными людьми, как Лужин и Свидригайлов. Близки они, конечно, не характерами, а мыслями. Но ведь Свидригайлов не сумел существовать, совершив свои преступления, именно поэтому Раскольникова тянуло к нему, он хотел узнать: как можно жить после греха. Казалось бы, он убил и по его теории можно жить дальше, но он не может жить дальше спокойно. Он не выдерживает. Не только потому, что нервы сдали, а, наверное, потому, что сама душа его восстаёт против железной логики его теории. По теории, он должен жить для себя, а отдаёт деньги последние на похороны, помогает Мармеладовым, расстраивает свадьбу сестры. Содеянное зло никому не принесло пользы. После совершения преступления герой постоянно болен: он часто впадает в беспамятство, его лихорадит. Он решается открыть свою тайну Сонечке Мармеладовой, которая также является преступницей, нарушившей нравственный закон, погубившей свою душу. Именно соня, её жертвенность, милосердие, смирение сыграли великую роль в разоблачении теории Раскольникова. Именно соня является главной причиной его духовного возрождения. Также Раскольников страдает, видя любовь к себе близких людей. Он становится одиноким, даже мать и сестра делаются ему чужими. И это одиночество сводит его с ума. Раскольников понимает, что, как был он «вошью», так ей и остался. Таким образом, писатель в своём романе проводит мысль, что преступление, какую бы благородную цель оно не преследовало, недопустимо, что теория, направленная на уничтожение даже одного человека, не имеет права на существование. Достоевский Ф.М. Сущность теории Раскольникова «Преступление и наказание» Раскольников наблюдал за жизнью, размышлял над событиями истории и решил, что развитие истории происходит за счет чьих-то страданий, жертв. Есть люди, безропотно всему подчинявшиеся «твари дрожащие». А есть люди, устанавливающие свои правила, играющие судьбами «обыкновенных», нарушающие моральные устои общества «сильные мира сего». «Сильные мира сего» разрешают себе пролитие крови и жертвенность со стороны масс, прикрывают свои преступные действия идеями, якобы направленными на прогресс общества. Но это далеко не так. Идея Раскольникова совсем не наивна. Это крайнее выражение идеологией, рожденный капиталистическим обществом. Беспощадность по отношению к массам, карьеризм, попрание законов – все это составные части его теории. Поделив людей на две категории, Раскольников сталкивается с вопросом, к какой же категории принадлежит он сам: «Вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу? Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею ». Убийство старухи-процентщицы – это самопроверка героя: выдержит ли он эту проверку? Является ли он избранным, исключительным человеком, Наполеоном? Вынашивая свою идею, Раскольников мечтает о роли властелина и спасителя человечества одновременно. Но главным и решающим в его жизни являлась самопроверка. Он признается Соне Мармеладовой: «Не для того, чтобы матери помочь, я убил – вздор! Не для того и убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Я просто убил; для себя убил, для себя одного» Однако нравственность и логика героя постоянно переплетаются с его душой, заставляющей совершать «нелепые». • Выбор ВУЗа С приходом лета начался период, когда выпускники школ выбирают куда пойдут учиться дальше. Конечно, это совсем не легкий выбор, но помочь в выборе может на нашем сайте. Также в этом разделе представлена вся нужная для абитуриентов информация.• Как сдать ЕГЭ Прежде, чем идти в выбранный вуз с документами, нужно сначала получить аттестат, который выдается после сдачи экзаменов. А подготовиться к ним можно в нашем разделе. Там также представлены варианты за прошлые года. • Подготовка к ГИА Для девятиклассников не менее важно окончание учебного года. Их также ждет государственная итоговая аттестация. Подготовиться к ней можно на нашем сайте в разделе. Главное помнить: самоподготовка - это путь к успешной сдаче. |
AuthorWrite something about yourself. No need to be fancy, just an overview. ArchivesCategories |